не хочу три месяца, – разлепил губы Саша.
– Ты не хочешь быть со мной?
Сам того не осознавая, он опустился на колени, уткнувшись лицом в платье Ирмы.
– Ты что?! – всполошилась она. – Встань сейчас же! Люди увидят!
Ковалев медленно выпрямился. А когда он поднял голову, Ирма с изумлением увидела, что лицо Саши тоже мокрое от слез.
– Я люблю тебя, – выдохнул он, и на какую-то долю секунды ему стало очень легко. Так легко, словно из воспаленной раны вместе с гноем вышла застрявшая заноза, мучившая несколько дней.
«Теперь она знает. Теперь все решится. Или мы вместе, или она уйдет».
Лицо Ирмы было словно высечено из гранита. Темно-зеленые глаза поблескивали сквозь пряди волос.
– А я люблю тебя, – наконец вымолвила она. – Мой рыцарь.
Она снова привстала на цыпочки, поцеловав Сашу прямо в губы.
Перед его глазами все поплыло. Губы Ирмы были восхитительными и пахли чем-то одуряюще приятным и сладким, как фруктовая жвачка.
– Пошли отсюда, тут меня могут увидеть соседи, – шепнула Ирма.
Взявшись за руки, они быстро зашагали к пруду.
– Мы должны что-то сделать, – сказал Саша, когда они сели на склоне неподалеку от воды. – Ты не должна умереть. Мы… может, нам уехать куда-нибудь?
Ирма обхватила руками колени, глядя, как божья коровка старательно карабкается по одуванчику.
– Куда уехать, Саша? – возразила она. – Мне тринадцать, тебе четырнадцать. И у нас нет денег. Нас быстро найдут и вернут обратно. Еще поставят на учет.
– Я возьму деньги у мамы, – неуверенно произнес Ковалев. – Я… Ирма, но так не должно быть! Не должны маленькие и красивые девочки умирать!
– Это зависит не от нас.
И снова этот взрослый, серьезный взгляд. Внезапно он спохватился:
– Что с тобой случится? Может, что-то можно изменить?
– Какая разница?
Ирма подставила ладонь, и божья коровка, помедлив, взобралась на указательный палец девочки.
– Ты не хочешь мне сказать правду? Как ты умрешь? – не выдержал Саша.
– А зачем, если все останется как есть?
Он с шумом выпустил воздух. Их диалог был сродни ударам в закрытую железную дверь, о которую он безуспешно долбился. Ковалев одновременно испытывал целую гамму чувств – жалость, обида (почему Ирма не хочет ему открыться?! ведь он признался ей в любви! если бы она знала, чего это ему стоило!), недоумение, и все это постепенно вытеснял парализующий страх.
Он даже и мысли не мог допустить, что через каких-то три с половиной месяца Ирмы не станет.
– Говорят, умирать не страшно. Кто-то сказал, что страшно «страшно умирать», – сказала Ирма. – Я видела одну программу, там какой-то ученый говорил, что после смерти человека его душа пересаживается в другое тело. Представляешь? Когда меня не станет, моя душа, например, будет у какой-нибудь другой девочки. А ты будешь мимо нее ходить и даже не подозревать, что на самом деле это я.
«Что за фигню она несет?! – с досадой подумал