голову и смотря прямо ему в глаза.
Денисов судорожно дернулся и тут же проснулся.
Постепенно силуэты ночного кошмара стали терять свои краски, а наяву он увидел золотой лес, прямо в центре которого находилось небольшое болото. Сочная желтая листва превосходно оттеняла сине-серое осеннее небо. Это великолепие ярко-желтого, лимонного и бордово-красного по замыслу врачей должно было поднимать настроение и настраивать на оптимистический лад. Иначе зачем бы они повесили прямо перед кроватью больного репродукцию с картины Федора Васильева «Болото в лесу. Осень».
Денисов поморщился, как от зубной боли. Картина ему не нравилась с самого начала, но сейчас, спустя десять месяцев постоянного, вынужденного ее просмотра, просто опротивела. Он уже не видел ни белоснежных цапель, грациозно стоящих в тусклой осенней воде, ни величественных деревьев, убранных янтарной листвой, ни похожих на рваную вату кучевых облаков. Взгляд был прочно прикован к болоту. Именно болото на этой репродукции и вызывало у Денисова острый приступ депрессии, даже при беглом взгляде на картину.
«Болото. Я попал в болото. Меня засосала больничная трясина. – И снова закрыл глаза. – Надо попросить, чтобы ее сняли, иначе я сам ее выброшу в окно», – решил он, невольно продолжая думать о проклятой репродукции.
«Окно». И тут же воскрес ночной кошмар.
«Господи, это никогда не кончится». Денисов с головой укрылся одеялом.
На улице стояла постоянная, изматывающая жара, но в комнате, надежно «охраняемой» кондиционером, всегда было прохладно.
– Пора вставать. – Медсестра бесшумно проскользнула в палату. – Доброе утро!
– Доброе! – буркнул Денисов, откидывая одеяло.
«Все равно сейчас в покое не оставят».
– Как спалось? Кошмары не мучили? – протягивая электронный термометр, поинтересовалась женщина.
– Конечно, не мучили, – белозубо улыбаясь, наврал Денисов. – Меня уже давно пора выписывать.
– Значит, скоро выпишут, – пообещала медсестра и вышла из палаты.
Мгновенно ее лицо из любезно-приветливого превратилось в высокомерно-надменное. «Никогда тебя отсюда не выпишут, дружок», и медсестра с видом человека, обладающего безграничной властью, неспешной походкой двинулась по коридору.
Светлана Федоровна пересекла маленький коридорчик и вышла на небольшую лестницу, ведущую на первый этаж. Судорожно огляделась по сторонам, но тут же с облегчением вздохнула. Хотя и работала она здесь давно, все равно боялась заблудиться в этой «иностранной архитектуре», к которой никак не могла привыкнуть. Все эти лесенки-коридорчики вызывали в Светлане Федоровне справедливое, как она считала, раздражение.
Она была из категории тех людей, которые всегда всем недовольны, и, может быть, поэтому в законные сорок три года выглядела на все шестьдесят. Маленький рост и тучное телосложение тоже особо не молодили, но, несмотря на это, Светлана считала себя очень привлекательной женщиной, к которой судьба была слишком жестока.