пораньше флибустьерский флаг на мачте. Снег там вчера валил, хороший такой снегопад… ты как, устоял?
– Почистил, почистил, – проговорил Рад. – Танцевать можно во дворе. Разве что холодновато.
– Ну, если холодновато, ты добавь там в подвале градусов, – проявил о нем заботу хозяин дома. – В подвал спускался, проверял, нормально АГВ работает?
– Спускался, проверял, все нормально, – коротко на этот раз ответил Рад.
– Точно, да? – лапидарность ответа Рада не удовлетворила хозяина дома.
– Точно, точно, – подтвердил Рад.
Такой разговор, видоизменяясь лишь в зависимости от типа погоды на дворе, происходил у них каждый день. Иногда и дважды в день. Утром вот в это время, когда хозяин дома прибывал в свой служебный кабинет, и вечером – перед тем, как ему переместить себя из вертикального положения в горизонтальное. Разговор входил неизбежной составной частью в условия его пребывания здесь, Рад это более чем понимал и никоим образом не оспаривал, но все же своей непременной обязательностью он угнетал Рада.
– Вечерком сегодня нарушу твое одиночество, – сказал хозяин дома. – Как, не против?
Как будто от Рада зависело, разрешить хозяину дома приезд или нет.
– В большом составе? – опытно спросил Рад.
– В нормальном. – В голосе хозяина дома прозвучало удовлетворение своим ответом. – Человек семь-восемь. Полине потусоваться с какими-то ее людьми нужно.
Полина была жена хозяина дома. И если он называл цифру «семь-восемь», это могло быть и десять, и пятнадцать. Так говорил Раду прежний опыт. Жена хозяина дома занималась в жизни тем, что брала уроки живописи и тусовалась с людьми искусства. Непредсказуемость об руку с необязательностью были любимыми сестрами ее таланта.
– Напомни ей только не представлять меня никому, – попросил Рад хозяина дома.
– Обязательно напомню, – сказал хозяин дома. – Все, отбой. До вечера.
– До вечера, – сказал Рад в трубку и, бросив ее на стол, ругнулся в пространство перед собой: – Вашу мать!
Ему не хотелось никого видеть. Всякое вторжение в эту его подпольную жизнь кого-то со стороны нарушало в нем то неустойчивое равновесие, в котором он заставлял себя находиться. Он напоминал сам себе хрупкий хрустальный шар, неведомо как подвешенный в воздухе, малейшего движения воздуха достаточно, чтобы шару начать колебаться, и этого ничтожного колебания могло вполне хватить, чтобы шар грохнулся оземь и разлетелся вдребезги.
Между тем почтовая программа, пока он трепался по мобильному, честно выполнила свои обязанности, приняла все послания, поступившие на его адрес, и внизу экрана выскочила строка отчета: соединение завершено, получено столько-то писем. Рад прокатил бегунок окна с информацией о почте сверху донизу – вся почта была рассылки. Ничего другого и не могло быть: он ни с кем не переписывался. Наверное, на прежний адрес ему писали, и его ящик там был переполнен, иногда подмывало сделать настройку и хотя