и ясно установить точку своего внезапного соприкосновения с внешним миром…
Это, несомненно, земной голос; голос принадлежит человеку, это высокий, следовательно, женский; голос знакомый… Кто ж это может быть?.. Память быстро ответила:
– Алис!
– Мысли о самоубийстве…
– Мне смерть ничего не могла сказать нового, а если я чем и интересуюсь, так только новизной!
– О чём вы думали?
– Вернее, что я видел, но сейчас здесь со мной Алис… Вы прогнали, видоизменили всё бывшее; я вижу, нам по дороге…
– По дороге – мне это нравится, давайте руку, я как побывала в вашей студии, перестала бояться и чувствовать отчуждённость.
Они проходили мимо сфинксов; лунный свет мягко ложился на коричневые изломы громады здания Художественной академии; лунный свет падал на статуи сфинксов…
Теперь, в этом зеленоватом свете, они более казались естественными в чуждой им обстановке.
– Я не вполне понимаю выражение вашего лунного лица; вы мне кажетесь одним из этих сфинксов…
– Правым или левым? – спросил Филонов и добавил, – …Алис, вы тоже сфинкс, мы оба сфинксы, сидим друг против друга на берегу холодной чёрной реки, имя которой «Жизнь»; мы оба не понимаем ни метельного сумбура, который творится вокруг нас, не понимаем друг друга, но нас понимает луна; мы оба мечтаем о близкой солнечной ласке; обоим холодно без ясного света, без тепла, без участия.
Он смотрел на Алис немного сверху вниз; она была ростом ниже его; в зеленоватых лучах луны девушка казалась очень привлекательной…
– Пойдём ко мне, – сказала Алис, – я живу от вас совсем недалеко…
Когда Филонов достиг мансарды высокого дома, где жила Алис, то была половина десятого ночи.
Аккуратная и тёплая, одна стена была наклонной, два окна пропускали на пол зелёные пятна лунного света, и это делало комнату похожей на ателье, что Филонов и сказал девушке.
– Я не художница, но вы чаще приходите ко мне и тогда по праву можете считать мастерской, ведь всякая комната, в которой сидит художник, может быть названа ателье.
Алис жила с подругой по фамилии Оношко; Оношко была малороссиянкой из Киева, и сейчас была одета в вышитую рубаху, а на шее разноцветные бусы.
На столе – самовар, в банке стояло малиновое варенье, гордость Оношко; банка была очень больших размеров, девушка с трудом привезла её из Киева, теперь варенья оставалось третья часть на дне, и чтобы достать его, к столовой ложке была привязана длинная лучинка.
После чаепития Оношко сказала:
– Лунный свет так красив, не хочется видеть лампу, господа, потушим её, будем сидеть на диване.
Филонов поместился посредине, по бокам девушки; каждая из них взяла его руку, левая досталась Алис.
Оношко смеялась:
– Я кисть, а ты Алис – палитра, мною вы можете написать картину, Алис должна дать богатые яркие краски, правда, ведь это очень остроумно.
– Мне это нравится, и я думаю, что вы, Оношко, могли бы быть