как вы объясните ситуацию? Мне не хотелось бы разглашать секрет до открытия конгресса, – сказал Громов. – О, эта чудовищная моя рассеянность! Я совсем забыл о разнице напряжений в электросети. И вот печальные последствия… Как вы догадываетесь, мышцы Электроника получили усиленный сигнал биотоков и погнали его с огромной скоростью. А если он столкнулся с кем-нибудь или подрался? Он же свернёт нормальному человеку шею!
– Будем надеяться на хорошее воспитание, – шутливо заметил Светловидов.
Он вызвал по видеотелефону дежурного милиции и, назвав себя, попросил срочно разыскать в городе мальчика тринадцати лет, по имени Электроник. Учёный описал его приметы, в том числе и способность быстро бегать, и договорился, что, как только будут какие-то сведения, ему немедленно позвонят. Распространяться о других особенностях Электроника он не стал.
– Простите моё любопытство, – сказал он, обернувшись к Громову, – но мне не терпится услышать историю с самого начала. Время у нас есть.
– А вы разрешите мне дымить? Иначе я не умею рассказывать.
Профессор долго раскуривал трубку. Глаза его казались грустными. Но вот в них разгорелся лукавый огонёк. Громов взъерошил пышную седую шевелюру и задымил с явным удовольствием.
– Так вот, – сказал он, – есть у меня давнишний приятель Николай, очень хороший хирург. Почему я с него начал, вы сейчас поймёте. Все наши встречи проходят в бесконечных спорах. Представьте, коллега, что вам пришлось говорить с человеком, который считает свой разум чуть ли не совершенством природы… Вы улыбаетесь. В самом деле, вопрос почти не для спора. Но надо было видеть напыщенность моего приятеля, когда он начинал разглагольствовать о сложности человеческого организма, совершенстве мозга и прочем, прочем. Я сначала тоже улыбался, потом сердился, наконец, напоминал о том, что человек живёт в определённых условиях и обычно использует лишь малую часть мощности своей памяти. В самом деле, иной школьник или студент с великим трудом переваривает некоторые предметы. А ведь школьная и институтская программы – это лишь крохи того, что мог бы усвоить обычный человек. Если бы он пускал в ход хотя бы половину резервов мозга, он играючи выучил бы сорок языков, окончил бы десяток университетов и легко бы запомнил всю Большую советскую энциклопедию.
Николай упорствовал. Он выставлял такой аргумент:
«И всё-таки, что бы вы ни говорили об ограничениях разума, гений может всё».
«Но он расплачивается за гениальность тяжёлым трудом, – напоминал я. – Гений ломает рамки, поставленные человеку природой. Он обрабатывает большое количество информации. Вспомните: когда у Эйнштейна спрашивали, сколько часов длится его рабочий день, он принимал это за шутку. Рабочий день учёного не имеет ни конца, ни начала. А сейчас, когда на учёных нахлынула буквально лавина накопленных знаний и новых открытий, их положение стало особенно трудным. Объём и сложность задач, которые ставит перед наукой производство, год от года увеличиваются. Я знаю случай, когда один математик потратил тридцать лет напряжённого труда, чтобы