в себе принцип изменения и движения (или их отсутствия) сущностно, а не по воле случая (в отличие от техники). См. «О душе» (II) и «Физика» (II). «Аристотель включил психологию в биологию», – говорит Симондон. – Здесь и далее примечания принадлежат автору предисловия.
14
Тем более что наше мировоззрение уходит корнями в далёкое детство, то есть в тот период, когда животное или его образ играли в нашей жизни роль столь же важную, сколь и сложную, и именно об этом говорят психология, психоанализ и просто здравый смысл.
15
Эту позицию иллюстрирует интеллектуальная автобиография Сократа, приведённая в платоновском диалоге «Федон» (начиная с 95е – см. Платон. Федон / Пер. С.П. Маркиша // Избранные диалоги. М.: Художественная литература, 1965. С. 383). Сократ рассказывает, что в молодости его разочаровали такие натуралистические исследования, как труды Анаксагора. По словам Сократа, не стоит искать в последовательности природных явлений причину того, почему окружающие предметы стали такими, какими они стали. Гораздо важнее понять, почему нужно делать то, что дóлжно делать: если Сократ сидит в тюрьме, то причиной тому, по сути, вовсе не кости и мышцы его тела (физические и физиологические атрибуты, без которых он бы там не был), а Идея Справедливости и мысль о том, что он не должен поступать плохо по отношению к Городу, которому он столь многим обязан, и, следовательно, не должен пытаться избежать наказания, пусть даже незаслуженного. Таким образом, Сократ даёт понять, что единственно важная вещь на свете – это Человек, существо, наделённое мышлением (phronesis), иначе говоря способностью осмысливать Идеи, искать ответ на высшее «почему».
16
Убедиться в этом можно, обратив внимание на то нравственное значение, какое Аристотель придаёт разуму, этому «видовому свойству человека», предстающему в форме «практического разума» (nous praktikos), «практического интеллекта», главным достоинством которого является phronesis, «рассудительность» (См.: «Никомахова этика», VI). Этический подтекст такого видового отличия совершенно очевиден, пусть даже это отличие было изначально установлено не в нравственных целях и тем более не в целях радикального обособления человека от животных с этических позиций, если судить по утверждению Аристотеля о том, что некоторые животные могут обладать своеобразным phronesis или его имитацией.
17
«Они хотели доказать, что человек обособлен от природы» (с. 82 наст. изд.).
18
Симондон здесь стремится представить не концепцию Платона в целом, а лишь те аспекты, которые играют наиболее значимую роль в общей совокупности вопросов и мнений, касающихся нашей темы. И, несмотря на свойственный ему интерес к технике, Симондон всё же обходит стороной миф о Прометее из «Протагора» (столь важный для размышлений о технике). В этом мифе сотворение живых существ начинается с животных, именно между ними распределяются основные способности, а человеку, сотворённому в последнюю очередь, достаётся гораздо меньше естественных способностей; и тогда техника предстаёт в проблематичном свете – с одной стороны, как нечто отличное от всех остальных естественных способностей