(до девяностых годов тайный) пришел в отечественный спорт с властью большевиков, став частью идеологического замысла.
Всеволод же Вербицкий – партнер Аллы Тарасовой в знаменитом спектакле Второй студии МХАТ по пьесе Зинаиды Гиппиус, которым до конца жизни не переставал восхищаться Андрей Петрович Старостин, – играл в теннис с детства и по таланту, как утверждали знатоки, мог соперничать с Тильденом. Но теннисом дорожил гораздо меньше, чем своим положением в театре, – и своего единственного титула в одиночном разряде мог бы и не завоевать, не лопни у его соперника струны на ракетке, когда вел он в счете 3:0…
Тенниса большевики не отменили – и в чемпионы очень скоро выдвинулись игроки менее высокого происхождения. Но как жанр, на массы не рассчитанный, он все же отодвинулся на периферию внимания, чтобы вновь войти в моду и даже стать игрой государственного значения в последнее десятилетие века.
…На массы не рассчитанный. Массы с первых послереволюционных лет стали священным понятием. Идея, овладевшая массами…
Почему, интересно, здравые идеи ими не овладевают никогда?
Безобразно казенный язык брошюр и книжиц, посвященных первым годам советского спорта, сделал свое дело. Все в них изложенное вызывает отвращение и брезгливость – и ни в один факт вдумываться нет охоты. Хочется, наоборот, скорее перелистнуть эти скучные страницы, сразу перешагнув, например, в описание футбола тридцатых годов или чего-нибудь столь же занятного.
Однако справедливости ради заметим, что Николай Подвойский был человеком на самом деле идейным. И как бы мы к идеям тем ни относились, нельзя не признать, что большевики такого склада к порученному делу подходили как к делу жизни.
Позиция, как бывает в шахматной партии, упрощалась. Власть прореживала общество. От сложности и психологизма намеренно отказывалась. Руководить удобнее одноклеточными – и темы, разумеется, кто готов был таковыми себя представить.
Вместе с тем у большевиков было и благое намерение – относительно, конечно, благое. Отобрав у буржуазии не только материальные, но и духовные и художественные ценности, ими распорядиться, а не уничтожить. Что, правда, случилось в последующие десятилетия.
Двадцатые годы – расцвет театра. Хлеба недоставало – значит, народу следовало дать побольше зрелищ.
Спорт как зрелище в жизнь России уже вошел. Большевики не вполне осознавали его элитарность, но возможности в качестве массового зрелища понять сумели.
Идеологические перспективы спорта вряд ли вполне открывались властям, но что-то им, несомненно, мерещилось. И не случайно спорт возводился декретами в ранг государственной политики.
Под маркой Всевобуча два года подряд проходят парады на Красной площади.
А в двадцатом году по инициативе все того же Всевобуча отмечается Всероссийский день спорта.
Сегодня спорт больших достижений никто и в шутку не отождествляет со здоровьем. Высокая