качестве военного трибуна и был причислен к привилегированному сословию всадников.
Претория, в которой расположился прокуратор, прикасалась к стенам ограды Храма и составляла часть колоссальных сооружений, вмещавших в себя священные здания. Глубокие рвы обрамляли преторию, окруженную четырьмя башнями по квадрату и одну внутри, соединённые между собой оградами. Со стороны Ури сначала показалось, что перед ним целый город, так впечатляюще выглядело это грандиозное сооружение. Внутри же все было устроено, как и положено крепости, только роскошь, сквозившая в каждом его камне и фреске, напоминала, что это самый настоящий дворец. Такой роскоши Ури никогда в жизни еще не видел. С его поста был хорошо виден лифостратон с его огромными каменными плитами у жилого помещения, где находились покои прокуратора Иудеи. Несколько раз Пилат выходил под навес и садился в кресло, которое было специально расположено так, чтобы редкий гость этого региона – ветерок мог продувать это место, освежая префекта своей прохладой. Находиться внутри помещения было невыносимо, несмотря на то что лето еще не наступило. Ури не верил своим глазам! Он воочию видел самого величественного человека Иудеи – Понтия Пилата! И не издалека, как весь народ в праздники, а вот так, всего в десятке шагов! От одного взгляда прокуратора Ури съеживался и готов был провалиться сквозь каменную плиту. Взгляд правителя был жестким и острым, как кинжал. Бледное лицо его было очерчено выдающимися скулами, меж которых горбился крючковатый нос. Веки были спрятаны в глубокие глазницы, из-под которых огнем вспыхивали колючие бледно-голубые глаза. Сам вид Прокуратора был властный, жестокий, не терпящий возражений. Многие считали его самодуром, виновным в многочисленных казнях, оскорблениях населения, и, уж если непокорные иудеи бунтовали, то Пилат беспощадно подавлял их, и ни один мускул никогда не дрогнул на каменном лице воина. Ури помнил рассказы старожилов, как под покровом ночи, в аккурат, когда Тиберий назначил Понтия Прокуратором Иудеи, тот доставил в Иерусалим позолоченные изображения Цезаря, так называемые «знамена», тем самым поправ местные законы, гласящие о том, что категорически запрещено выставлять в славном городе Иерусалиме каких-либо идолов. Огромная толпа со всех окрестностей двинулась к Прокуратору, стала умолять его почтить их древние обычаи и убрать «знамена» из Иерусалима. Однако, Пилат ответил категорическим отказом, и тогда толпа пала ниц у его дома и оставалась недвижимой пять дней и пять ночей. На шестой день Пилат заседал в суде в Большом стадионе и призвал к себе толпу под видом того, что готов дать им ответ. Однако, вместо этого дал команду воинам, и те окружили толпу тройным кольцом. Евреи были ошеломлены происшедшим, и тогда Прокуратор объявил им, что все они будут разрублены на части, если не примут изображения Цезаря. Воины обнажили свои мечи и воцарилась гробовая тишина. Так продолжалось около минуты. И ту вся толпа, как по команде, пала на землю, с криком, что предпочтут