А тебя не отругают за то, что связался со стражем? Вам, чародейкам, нельзя. – Бера отрывисто засмеялась. Под её ослабевшими ногами мелькали овальные плиты дорожки, и от этого рябило в глазах.
– Я думал, ты будешь снисходительнее.
Пофыркивая от сдерживаемого смеха, Бера помахала рукой:
– Нет, то что мы там на муке – это не считается. Это не значит, что я стала лучше к тебе относиться.
– Я не об этом. – Теперь Кнэф отпирал дверь в дом.
Уже в просторном холле Бера спросила:
– А о чём?
– Ты девушка среди мужчин-стражей, а я мужчина среди девушек-чародеек. Мне кажется, мы должны понимать друг друга.
Бера снова засмеялась: разумеется, над Кнэфом подшучивали, порой зло, но в Чаруме, полном девушек и женщин, он единственный молодой мужчина, и ему надо было не доказывать силу, а отбиваться от излишнего внимания тосковавших по ласке девиц.
К Бере тоже проявляли внимание, но её это злило, ведь заигрывая с ней, парни отнимали её время и тренировались с ней в полсилы. Потом её стал защищать Ёфур, и отношение на тренировочной площадке стало серьёзнее. Бера мотнула головой, изгоняя из мыслей широкоплечий светловолосый образ.
Она подумала о бесчисленных тренировках, о магическом изменении её тела, об усиливающих доспехах – всё это было так трудно, изматывающе и больно, что точно не могло пойти ни в какое сравнение с жалкими пассами чародеев, а уж Кнэфу, считала Бера, не приходилось лишний раз и пальцем шевелить.
Бера пыталась собрать эти мысли в связную речь. Но Кнэф разрушил почти построенную фразу:
– Слышал, у твоих родителей в погребе хранятся редкие вина.
И это было мягко сказано: винный подвал родителей Беры славился на весь Гатарх. Говорили, не всякий правитель может похвастаться таким выбором горячительных напитков. Она широко махнула рукой:
– Хочешь, угощу?
Запустив пальцы в пушистые перья, зажмурившись, Бера пыталась вспомнить, насколько разорительным для винного погреба (куда отец не пускал никого, кроме работников, вносивших тяжёлые бочки и ящики) был её ночной визит.
Злилась она неимоверно. Стиснув кулаки, из которых торчали перья, она едва сдерживалась, чтобы не ударить исполосованную когтями спину.
И хотя в этот момент Бера люто ненавидела Кнэфа и желала скрыть его визит, к ней постепенно приходило понимание, что только желанием принца угоститься их знаменитыми винами она может оправдать спуск в погреб.
Как ни старалась, она не могла вспомнить, что там было внизу. Вспомнила она о том, что было уже в столовой.
В огромном камине пылал огонь, огненные блики сверкали на бутылках и бокалах, на тарелках с фруктами и золочёных инкрустациях в опрокинутых стульях. Огонь отражался в потемневших глаза Кнэфа, смешивался с зелёными искрами.
На полу слегка дуло, но трескучее пламя согревало сидевшую на Кнэфе Беру, изнутри её распирал, обжигая возбуждением, член. Спиной Кнэф опирался на резное кресло, в котором любил попивать вина отец Беры. Пушистый