почти никогда не говорила об отце. Я ни разу с ним не встречался, не видел его фотографии. Это, наверное, странно прозвучит, но мама как будто не придавала особого значения их с отцом отношениям. И я, по её примеру, тоже не придавал.
Она сумела донести до меня мысль, что отец нас не бросал. Он просто ушёл своим путём. И мама не расстраивалась. Она бережно хранила память о том недолгом времени, когда они были вместе. А когда это время закончилось, она обнаружила, что беременна мной. И ужасно обрадовалась. С тех пор мы с ней всегда оставались вдвоём. И никто другой нам не был нужен.
– Ты встретила его на пруду? – спросил я. – А он хорошо кидал блинчики?
Мама рассмеялась:
– О, ещё как хорошо! Меня всухую уделал. В тот первый наш день… всё было чудесно. И не хватало лишь одного. – Мама притянула меня к себе и чмокнула в лоб. – С нами не было тебя, солнышко.
Ну да. Мама звала меня «солнышком». Можете смеяться, если охота. Я стал старше, и это «солнышко» раздражало меня, но мама так и звала меня всю свою жизнь. Сейчас я бы многое отдал, чтобы услышать, как она зовёт меня «солнышком».
– А каким был мой папа? – поинтересовался я. Так непривычно было произносить эти слова: «мой папа». Как кто-то может быть «твой», если ты в жизни его не видел? – И что с ним случилось?
Мама протянула руки к солнцу:
– За этим я тебя сюда и привела. Чувствуешь? Он повсюду вокруг нас.
Я не понял, что она имела в виду. Обычно она обходилась без всяких иносказаний. Моя мама – это образец прямоты и ясности суждений.
Она взъерошила мне волосы:
– Давай наперегонки к берегу.
Тут сон изменился. Теперь я стоял в кабинете дяди Рэндольфа. Вдоль стола лениво прохаживался какой-то незнакомец и водил пальцем по старинным картам из дядиной коллекции.
– Смерть – это интересный выбор, Магнус. – Незнакомец широко улыбнулся.
Одет он был с иголочки: ослепительно-белые кроссовки, новёхонькие джинсы и игровая футболка «Ред Сокс»[20]. Волосы, стриженные перьями и уложенные в модную причёску «я-только-что-с-постели-но-смотрите-как-я-крут», пестрели рыжими, каштановыми и соломенными прядями. Лицо у незнакомца было неправдоподобно красивое. Чувака без вопросов взяли бы в любой мужской журнал рекламировать лосьон после бритья – если бы не шрамы. Его переносицу и скулы пересекали рубцы от ожога – совсем как трещины на Луне. И вокруг рта у него тянулась цепочка дырок – может, остались после пирсинга? Хотя зачем, казалось бы, человеку столько раз губы прокалывать?
Я не знал, с чего начать разговор с шрамированной галлюцинацией. И поскольку в ушах у меня ещё звучали мамины слова, я осведомился:
– Это вы мой отец?
Галлюцинация удивлённо подняла брови. А потом запрокинула голову и расхохоталась:
– О, ты мне нравишься! Нам с тобой будет весело. Нет, Магнус Чейз, я не твой отец, но я точно на твоей стороне. – Он обвёл пальцем эмблему «Ред Сокс» на футболке. – С моим сыном ты скоро познакомишься. А пока прими маленький