.

кое-как поднялся и поковылял на кухню готовить завтрак. Получилось в этот раз сносно. Или мне так показалось на голодный желудок, но съел я всё, что было на тарелке.

      После завтрака горбун долго собирался. Бегал с баулом сначала по дому, бросая в сумку то окисленную бронзовую пепельницу, то вспухшую книгу или початую катушку изоленты. Потом переместился во двор и принялся наполнять таким же разнообразным мусором второй баул.

      – Всё, Балда, бери вещички. Пойдём в город торговать. Может и тебя продам, ежели цену сбивать не станут.

      Мы отправились по тропинке между мусорными кучами. Я с удивлением озирался по сторонам и разглядывал капающихся в помоях людей. Скрывшись во мраке, они сливались воедино с отбросами и напоминали кишащую червями тухлятину. Быть может в том и была их суть? Ещё живые, превратились они в мусор и отходы, в опарышей, покрывающих гниющую клоаку?

      Ко всем ним я не питал ни малейшей жалости. Всегда полагал, что человек сам кузнец своего счастья и получает ровно то, что заслужил. Но вид всё же меня удручал. Будто одна из тех документалок про африканские трущобы вдруг ожила прямо перед глазами. Будь я повпечатлительнее, прослезился бы не только от едкого зловония.

      – Те бандиты называли тебя Черепахой. – спросил я, когда надоело глазеть на мусор, а город всё никак не появлялся. – Это твоя кличка? Или они тебя так обзывали?

      – Сам ты… обзывали. Звать меня Черепахой. – обиделся горбун.

      – Странное имя.

      – И ничаво не странное. Очень даже красивое имя. Знаешь, чаво значит?

      – Удиви меня.

      – Живой и резвый.

      – Тебя обманули.

      – Продам! Чесслово продам. Замучил ты уже меня, сил нет…

      – А Колян это кто? Ты о нём несколько раз говорил. – прервал я его поток негодования.

      – Да такая же шпана, как и энти трое. Ну, можбыть малёк по-круче.

      – То есть он как Зафар?

      – Слушай, Зафар честный человек, а Колян – чушка. Его б убить бы, так все б рады были. Вот только кто ж до этой гадины доберётся?

      – Чем же он тебе так насолил?

      – Мне-е? – протянул возмущённо горбун. – Да он всем жить спокойно не даёт. Только и делает, что гадит. Гадит и гадит, гадит и гадит. Вот дня не проходит, как он бы где подлянку не устроил…

      Он разбубнился и не замолкал до самого города. Вернее до того, что горбун назвал городом, хотя общего там было не больше, чем у фаст-фуда и здоровой еды. Грязные хижины из разноцветных металлических листов теснились друг к другу разве что не вплотную. А между ними вились кривые узкие улочки, залитые жёлтым неровным светом факелов и часто расставленных бочек с горящим хламом. Улочки вели к рынку, где и ютились, как мне показалось, все местные жители. Торговали, ругались, дрались и пели, приобнявшись, что-то бессвязное. Одним словом жизнь кипела, но в это варево явно попало что-то протухшее, потому как запашок стоял знатный.

      Во всём этом торжестве грязи выделялся один единственный дом. Он стоял у самого рынка, возвышаясь над городом тёмным массивным силуэтом и, в отличие от остальных, не напоминал лоскутное одеяло,