Эдуар прыгает мне на спину, и я вскрикиваю от испуга, а пес разваливается на полу пузом кверху. Я присаживаюсь на корточки, чтобы погладить беднягу, мы оба постепенно успокаиваемся, и тут кто-то стучит в дверь. Я крадусь на цыпочках, смотрю в глазок, вижу соседа и открываю.
– Здравствуйте, мсье Лапен.
– Ваша собака воет дни напролет, заставьте его молчать.
Смотрю на Эдуара – он так и валяется на спине и пялится в пустоту.
– Уверены, что звуки издает мой пес? Странно, я никогда не слышала его голос.
– Я не обманщик. Мне нужны покой и тишина, а вместо этого вот уже десять дней приходится жить в звуковом аду.
Мой темпераментный сосед нуждается в покое, если в полночь не передвигает мебель. Уйдя на пенсию, мсье Лапен свел знакомство со сборщиками утиля, не гнушается он и помойками, откуда тащит разное барахло. Ведь «никогда не знаешь, какая безделица где пригодится!». Кухонная утварь, столики, стулья, игрушки, книги, картины… Все это он складирует на лестничной клетке в ожидании этого самого «пригодится».
– Я этим займусь, мсье Лапен. Поговорю с остальными соседями.
– Делайте что хотите, но решение найдите, иначе в следующий раз я вызову полицию.
Сосед явно не получил свою дозу морковных кружков.
Расследование заканчивается, едва начавшись. Сосед из квартиры напротив подтверждает, что в мое отсутствие Эдуар воображает себя оперной певицей.
Плюхаюсь на диван и пытаюсь проанализировать ситуацию. Когда Тома жил здесь, Эдуар часто оставался днем один, но никогда не лаял. То, что происходит сейчас, подтверждает диагноз ветеринара: у Эдуара депрессия. Он не выносит одиночества, соседям не нравится его «вокал». Я вижу одно-единственное решение: сын должен забрать Эдуара в Париж.
22. Лили
Я не плакала, прощаясь с тобой. Мы не расставались весь день, баюкали тебя, развлекали разговорами о детской, о твоих кузенах, о нашем коте, рассказывали, что тебя ждет, чтобы ты захотела вернуться домой. Мы повесили на белую доску наши фотографии, нарисовали уйму сердечек, повторяли слова любви, оттягивали уход, напитались тобой и, боюсь, перекормили тебя собой. Мы покинули бокс только после того, как певучая патронажная сестра Эстель пообещала вызвать нас при первом же признаке опасности.
Я положила рядом с тобой игрушку, пропитавшуюся моим запахом, попрощалась как обычно: «Спокойной ночи, радость моя, добрых тебе снов, увидимся завтра, люблю тебя больше всех на свете!» Мне не хотелось, чтобы ты уловила хоть малейшую перемену в моем голосе. Быть родителем – значит считать эмоции ребенка важнее собственных, улыбаться ему, когда хочется зареветь от отчаяния, внимательно выслушивать рассказ о том, как прошел день в школе, даже если глаза закрываются от усталости, играть в лошадки, мечтая все бросить, вселять уверенность, когда хочется поубивать всех вокруг, и утешать, даже если из горла рвется вопль отчаяния.
В лифте я машинально потянула палец к кнопке третьего этажа, твой папа улыбнулся и нажал на первый.
Я не плакала – и не