Вы желаете знать, милостивый государь, что я думаю о деле, которое представляется вам важным и несомненно таковым является. Я чрезвычайно польщён вашим доверием, и это побуждает меня ответить с той спешностью, на коей вы настаиваете, и беспристрастностью, каковой вы вправе ожидать от человека моего склада…»
Казалось бы, эти первые строчки, да и вся форма, которую Дидро придал своему «Письму о книжной торговле», прямо указывают на то, что он взялся за него, откликаясь на пожелание влиятельного парижского магистрата – Антуана де Сартина[1] С 1759 года Сартин исполнял должность генерального лейтенанта (главы) полиции, и в круг его полномочий входил, среди прочего, надзор за исполнением постановлений и регламентов, касавшихся издания и распространения книг. В октябре 1763 года, после ухода в отставку прежнего директора книготорговли Мальзерба[2], Сартин заступил также и на этот пост, возглавив государственное ведомство, занимавшееся выдачей разрешений на печать и издательских привилегий, т. е. книжной цензурой. Именно тогда – осенью 1763 года – Дидро и написал своё «Письмо»1.
Жан-Батист Деферне. Бюст Антуана де Сартина. 1767
Однако обстоятельства появления текста всё же не вполне ясны. Мы не знаем, обращался ли Сартин с просьбой представить ему общие соображения о состоянии дел в книжной сфере к Дидро напрямую или он сделал это при посредничестве синдика (управляющего) Парижской палаты книготорговли и книгопечатания. Мы не знаем, шла ли эта инициатива от самого Сартина или же она родилась внутри гильдии парижских книготорговцев – ведь смена директора была удобным моментом для того, чтобы напомнить принимающему новые полномочия магистрату о проблемах профессионального сообщества и возобновить давние ходатайства, направленные на защиту корпоративных интересов. Нельзя исключить, что непосредственное предложение обобщить все эти проблемы и изложить их на бумаге поступило к Дидро вовсе не от Сартина, а от Андре-Франсуа Ле Бретона – одного из соиздателей «Энциклопедии», занимавшего в тот момент важный пост синдика, то есть выборного главы гильдии[3] Во всяком случае именно Ле Бретон предоставил Дидро имевшуюся в архивах Палаты юридическую документацию по вопросам книгоиздания2, которая наполнила «Письмо» многими фактами, датами и именами. И именно Ле Бретон по-своему распорядился текстом, полученным от Дидро.
Дело в том, что «Письмо» так и не дошло до своего адресата. В марте 1764 года синдик и его заместители передали Сартину совершенно иной документ – «Мемуар о прежнем и нынешнем состоянии книжной торговли»3. Он самым очевидным образом опирался на «Письмо» и дословно воспроизводил многие его фрагменты. Однако Ле Бретон и его помощники существенно отредактировали текст Дидро, полностью лишив его политической и полемической остроты. Проще говоря, они подвергли «Письмо» жёсткой цензуре. Все негативные суждения о системе ремесленных корпораций были из него изъяты, вопрос о негласных разрешениях утратил свой накал, точка зрения литератора, вовлечённого в издательский процесс, но ратующего за свободу слова и письма – за «свободу в самом широком её понимании», уступила место точке зрения издателя – владельца книжного производства и собственника издательских привилегий, озабоченного сугубо коммерческими интересами. Текст лишился присущей эпистолярному жанру личной интонации: на месте «горизонтальной» и персональной связи между автором и его адресатом возникла связь «вертикальная» – иерархичная и безличная4. «Мемуар», получившийся в результате переделки «Письма», обрёл гораздо более мягкие тона, и в обращениях к магистрату зазвучали не настойчивые призывы, а нижайшие просьбы: «Милостивый государь, вы дозволили представить вам наши почтительнейшие соображения […] Мы молим вас, сударь, рассмотреть, какими могут оказаться […] последствия ущерба, который уже нанесён или еще может быть нанесён нашему книгоизданию […] Мы охотно полагаемся на вашу справедливость […]»5. Заискивающие ноты «Мемуара» разительно отличались от категоричного тона, который избрал Дидро, позволявший себе то укорять адресата «Письма» в легкомыслии и пустом тщеславии, то предостерегать от принятия ошибочных решений, то упрекать в недальновидности, в непонимании масштаба стоящих перед ним проблем и в неудачной политике, то грозить страшными последствиями. Чего стоит один только намёк на то, что «у быков есть рога, и животные эти порой впадают в бешенство»!
Действительно, «Письмо о книжной торговле» удивляет той прямотой и резкостью, с которой литератор позволяет себе обращаться к могущественному королевскому чиновнику. Конечно, не следует сбрасывать со счетов тот факт, что Дидро был лично знаком с Сартином и пользовался его покровительством. Генеральный лейтенант полиции не без оснований считался «другом философов». Он благосклонно относился к «Энциклопедии» и, в частности, закрывал глаза на то, что после отзыва привилегии на издание работа над словарем продолжилась фактически нелегально[4]. Он защищал редакторов и авторов словаря от нападок их противников и порой запрещал постановки высмеивавших их сатирических пьес[5] На протяжении многих лет