мы выбегаем с согнутыми перед грудью руками, по типу цирковых собачек, бегающих по бордюру арены на задних лапах с поджатыми передними.
А «задние лапы», в смысле ноги, высоко поднимаем на бегу в коленях.
– Строиться, рота!
Я московский озорной гуляка
По всему Тверскому околотку
В переулке каждая собака
Знает мою легкую походку…
Нас в роте чуть не треть москвичей. Правда, все больше не с «тверского околотка». В основном «попроще» районы, а если центр – коммуналки…
Те, которые с Тверской, тогдашней улицы Горького, все гуляют и дальше будут гулять. С этой улицы редко кого призывают, а уж тем более сюда…
Их-то польза для «народного хозяйства» генералам вполне ясна и очевидна…
А мы – отгуляли уже свое…
Мы – задолжали Родине…
Нас ждет Афган.
Теперь вот учимся порядку и дисциплине…
Со стороны, наверное, и впрямь забавно – восемьдесят солдатиков, как дрессированные цирковые песики, бегают туда-сюда из казармы.
Сержантам весело, нам уже все по барабану…
Собственно, ввести нас в это состояние и есть, по-моему, главная задача учебки…
Хотя мне до сих пор непонятно, кто и как формулировал и формулировал ли вообще эту задачу. Одно я знаю точно – до наших сержантов эту задачу явно забыли довести.
Потому что парни-то они были сами по себе нормальные.
И подготовлены были в сержантской школе в Гайжюнае неплохо.
И научить нас могли намного большему, чем выбегать строиться.
И хотели научить, во всяком случае, некоторые.
И сами, уверен, в Афган рвались после сержантской школы своей.
Это ведь я именно туда, в Гайжюнай этот, должен был попасть поначалу-то, пока меня к «афганской команде» не приписали, в наказание, что план по набору в военное училище военкому сорвал.
Неужто и я бы таким стал, попади, не дай бог, сюда вместо Афгана сержантом, готовить туда других?
Неужели никак нельзя было без всего этого «цирка с собачками» обойтись.
Хотя знали ведь они – через три месяца на войне мы окажемся.
На реальной, а не придуманной.
А офицеры?
Офицеры, среди которых в нашей роте половина УЖЕ в Афгане побывали? Уж они-то точно знали, что нас там ждет в десантно-штурмовых-то бригадах.
И чему нам научиться нужно, чтобы шанс иметь живыми вернуться.
Так почему?
Почему те же офицеры на все эти забавы сержантские сквозь пальцы смотрели?
Почему я за три месяца своего взводного толком в лицо не успел запомнить, так «часто» он со взводом занимался?
Помню только, что лицо совсем мальчишеское было, даже не брился еще, по-моему.
Хотя про него как раз мне все понятно – он-то в Афгане еще не был.
И уже знал, что скоро там окажется. Это я понял спустя несколько месяцев, возвращаясь из госпиталя в свою часть, в Гардез.
Увидел его в Кабуле на пересылке: – еще в парадке, значит, только прибыл…
Ну ладно, он. Не до нас ему уже было – на свою войну он готовился.