на много лет стал «невыездным», а после войны и подавно «уехал» на много лет далеко на восток. И совсем не дипломатом. Лесорубом…
Дед воспитал меня вместо отца. Интерес к политике я перенял от него.
Тем обиднее было, когда он не давал мне слушать «голоса».
Но в этот день все «совпало» – дед слушал их по-русски, глушилки «не доглядели», я оказался рядом, а он меня не прогнал.
И я услышал, как слишком старательно выговаривающий русские слова голос поведал об имеющихся веских основаниях ожидать в ближайшем будущем вторжения советских войск в Афганистан.
Слова «вторжение» и «советские войска» рядом воспринимались как-то странно. Ведь мы никогда никуда не вторгались – всегда всех только освобождали и защищали. А вторгались империалисты и их пособники. Чтобы порабощать и угнетать.
Я смотрел на деда с удивлением и недоумением.
Но он словно не замечал меня. А может быть, правда – не замечал…
Дед грустно и задумчиво покачал головой и долго еще сидел потом молча, обхватив ее руками. Он часто так сидел…
Дед вообще был немногословен и задумчив – четыре года войны и потом семь лет лагерей по 58-й статье не располагали, видимо, к разговорчивости.
Я тогда этого не понимал, но инстинктивно в такие моменты к нему не лез.
На мой безмолвный вопрос он в тот день так ничего и не ответил.
Он вообще на него мне так никогда ничего и не ответил.
Потому что через два дня, 8 декабря, дед умер…
Я так и не узнал, что думал главный тогда в моей жизни человек про Афганистан и наше туда возможное вхождение.
Так и не понял, почему он так грустно качал головой…
Ведь не мог же он тогда знать, что…
Или мог?
Не знаю…
Может, встретимся когда-то – расспрошу, о чем он думал 5 декабря 84-го.
Но именно в тот день Афганистан вошел в мою жизнь. Как оказалось – навсегда.
Я впервые прикоснулся к тому, что станет главным «пунктом» моей биографии, во многом «сделает», сформирует меня сегодняшнего. И почти одновременно из моей жизни ушел дед, который «делал» меня первые 13 лет.
Наверное, вдвоем им не было места в моей судьбе. Проживи дед еще года три, и я вряд ли рвался бы в Афган. Я бы о другом мечтал, другим восторгался, по-другому учился…
Но видно, мне именно это было «написано».
И потому-то, наверное, одновременно с появлением «афганской темы» закончилось и мое воспитание дома. Мама много работала, чтобы прокормить нас двоих, да и сам я скоро начал потихоньку зарабатывать и уже не особо к ней прислушивался. Любил, уважал, но делал больше по-своему.
То, чем 13 лет занимался дед, продолжили школа, улица, работа.
И «советская пропаганда».
Точнее, то, что сейчас принято так называть, часто с негативным оттенком.
Хотя теперь-то я понимаю, что многим из нас удалось пройти то, что нам выпало, именно благодаря стержню, который дала эта самая «пропаганда».
Мы искренне гордились своей Родиной, искренне считали, что СССР – самая лучшая страна