хватит, хватит, Игорек! – смеясь, вырывалась бабушка. – Я уже вижу, как ты нас любишь!
И денег нам бабушка, конечно, дала – и не с какими-либо поучениями, а просто так, сияя! Я думаю, она была счастлива: хороший день, и ребята выросли совсем неплохие – видно, что не сделают никаких глупостей – а «аванс», вложенный в них, когда-нибудь отработают… И я думаю – мы не подвели.
Когда мы еще шли туда, Игорек повторял:
– Экстаз! Экстаз! Чтобы занять у родственников денег – нужен экстаз!
Но когда мы вышли от бабушки в мой любимый московский двор с нагретыми солнцем красными кирпичами, с постоянным, почти ощутимо сладким, пением из окна (знаменитый тенор) и горьким запахом мутно-зеленой полыни вдоль стен, я увидел вдруг, что и Игорек растроган.
– Какая бабушка у тебя! – растерянно, что случалось с ним редко, проговорил он. – А я боялся, думал: жена академика, встретит нас надменно, в пенсне!
– Ты забыл ее, что ли? – сказал я, почему-то смущаясь.
Женой академика я и не помню ее – развелись до моего рождения. Всегда душевной была. Не хлыщами ли мы ей показались?
– Ну все! – я взял бразды правления в свои руки. – По-прежнему – бедность, но уже не мучительная! Вперед!
Помню сияющие цветы и листья на подсвеченном витраже станции «Новослободская». Как сейчас, вижу нас, озаренных тем светом. Обожаю эту станцию и теперь – в каком бы горе ни проезжал, сразу же настроение улучшается.
И вот мы поднимаемся из подземелья возле Кремля.
– Красиво! – восклицаю я, но тут же спохватываюсь – не покажусь ли я слишком сентиментальным?
– Ну, старина Фьораванти, конечно, сделал, что мог, – говорит мой друг снисходительно. – Но что он мог? Бедняга!
Беднягами как раз только что были мы. А он… всё же построил Успенский собор.
– Даже производство кирпича пришлось налаживать ему в Москве – прежний, видишь ли, был плох.
Бедняга Фьораванти!
– А ты, что ли, не наладил бы? – спрашиваю я.
– Возможно, – сухо сообщает он.
Как можно жить рядом с таким великолепием и не восхищаться? Но Игорь Иваныч важничает и, как всегда в такие минуты, нашлепывает нижнюю губу на верхнюю до носа и закатывает глаза. Как сейчас помню то свежее московское утро и мой восторг: замечательный у меня кузен, и как мне повезло, что он есть! «С ним – как за каменной стеной… пусть даже кирпичной, которую он не совсем одобряет», – думаю я, пряча ироническую усмешку, никак не умаляющую значимости Игорька в моей жизни. Эту реплику, про значимость, я тоже произношу мысленно, но уже вполне всерьез. С таким проводником! В глубь веков!
– А в мавзолей не зайдем? – указываю я на творение уже нашей эпохи.
Ну-ка, что скажет тут? Вдоль кремлевской стены длинная очередь тянется к мавзолею. Надо как-то сбить спесь с Игорька: вон какая очередь…
– Сейчас – нет, – произносит он и снисходительно добавляет: – Для представителей истеблишмента существуют спецэкскурсии.
– А когда?
– В специально выделенное