Пенелопа. Джавид Алакбарли

брюнета с Южного Кавказа как я. Весь уклад жизни этого городка был таков, что лишь появившись на его улицах, я нес на себе яркую печать чужака. Я бы с удовольствием надел бы на себя шапку-невидимку и был даже согласен на любой эксперимент в рамках фантазий Герберта Уэльса. Увы, к сожалению, я не мог реализовать ни одно из этих своих глупых мечтаний.

      Мое внутреннее состояние предопределялось общей атмосферой, царящей вокруг меня. Я так хотел быть «серой мышкой», что не понимал желания Пенелопы привлечь внимание к себе. Конечно же, я не был круглым идиотом и понимал, что красивой женщине простят всё. Но её желание очаровывать всех и вся просто раздражало меня. Явно высокий интеллект и незаурядная внешность делали ее душой любой компании. И она ловила кайф от этого. Я же научился здесь целиком уходить в свою скорлупу и человека, ищущего приключений на свою голову и задницу, не понимал.

      Для того чтобы понять, о чем я говорю, надо, прежде всего, точно представить себе атмосферу того местечка, где я жил и учился. Здесь всем было известно, в котором часу, скажем, фрау Шнайдер пьет кофе, когда владелица гостиницы госпожа Хабермайер отправляется за покупками и кого из друзей господин Вассерман на этой неделе собирается пригласить на праздничный ужин в ресторан в пешеходной зоне. Словом, здесь ничто и никогда не нарушает раз навсегда установленного порядка. Наверное, последние пятьдесят лет городок неукоснительно жил по таким правилам. Я понимал это так: либо ты играешь в эту игру, либо собираешь свои манатки и уезжаешь.

      Порядки в школе были логическим продолжением всего этого чинного распорядка. Скажем, педагог математики почти весь урок решает какое-то тригонометрическое уравнение с помощью всего класса, но если ты заикаешься, что здесь достаточно применить такую-то общеизвестную формулу или теорему, чтобы через минуту получить ответ, то ты сразу начинаешь выглядеть идиотом. Дело не в том, чтобы решить уравнение, его надо решить именно таким образом, как тебя учат. Важен не результат, а твоя степень вовлеченности и мера усвоения тобой именно того, чему тебя учат. Короче говоря, все прелести прусской системы образования, благополучно перекочевавшие в XXI век, мне пришлось испытать на собственной шкуре.

      Наблюдая все это, я начинал понимать, почему жители Кёнигсберга сверяли свои часы по расписанию пеших прогулок Иммануила Канта. От всего этого устоявшегося порядка слегка подташнивало и до меня начинал доходить скрытый смысл фразы о том, что немцу – рай, русскому – смерть. Как же быть тем, кто и не немец, и не русский? Когда я все это в лицах пересказывал фрау Инге, она смеялась. Получалось так, что я чуть ли не придумываю эти сценки из жизни нашего городка и мои школьные приключения. Она меня упрекала, что я все утрирую. Однажды в разгар наших дебатов рядом с нами оказалась Пенелопа и вынесла свой вердикт.