конца перевезли вещи, но уже жили. Саше предстояло последние два класса доучиваться в Смеле, и новая школа ей резко не нравилась. Пусть это и известная на всю область гимназия, все равно полный отстой. В Киеве остались подружки и один молодой человек, из ее же школы, только на год старше, с которым готово было завязаться подобие отношений, первых в ее жизни. А тут пришлось бросить все и переселиться в эту дыру под названием «новый дом». Она завидовала братьям, которым уже не придется ходить в эту кошмарную провинциальную гимназию. Родители, конечно, уверяли, что она контактный человек, прекрасно адаптируется в новой среде и скоро найдет новых друзей. Они говорили, что по сравнению с Киевом в новой жизни будет масса преимуществ, но верилось с трудом. Правда, оставался последний аргумент и он действительно имел право на существование: это всего на два года, а потом она тоже уедет учиться. Вот это действительно утешало, хотя два года казались сроком немалым.
Балаклея промелькнула быстро. Саша нарушила правила дорожного движения и не сбавила скорость в населенном пункте. Она хотела скорее проехать то самое место. Место, где случилась авария.
Иногда она ловила себя на мысли, что мало что помнит из той поры. Образы остались, ощущения тоже, а вот лица как-то размылись, стерлись из памяти. Так странно, прошло почти двадцать лет, как они погибли. Прожита целая жизнь, сама она выросла, выучилась, сама придумала себе работу, добилась такого успеха, о котором другие могут только мечтать, два раза была замужем, родила близнецов, но до сих пор старается вычеркнуть это место из жизни. Как говорит психолог, это из-за того, что травма оказалась слишком глубока, болезненна и оставила неизгладимый отпечаток, с которым, впрочем, можно и нужно бороться.
Саша подумала, что теперь не укажет точное место, где фура всмятку раздавила мамину машинку, красный фордик «фокус». А раньше оно ей даже снилось, во сне она гуляла там, и могла бы сориентироваться на местности в любой момент, хоть ночью, хоть днем. Когда Балаклея осталась позади, она почувствовала облегчение.
Небо нахмурилось еще больше, боковой ветер усилился, и солнечное утро сменилось на предгрозовое ожидание. В мае нет ничего устойчивого. Вообще в мире нет ничего устойчивого. Сегодня ты жив и полон надежд, а завтра лежишь, превратившись в кровавое месиво в сплюснутой консервной банке, и то, что от тебя осталось, вырезают автогеном. Вот так-то.
– Мам, хочется пить.
Ева положила ей на плечи свои худенькие лапки.
– До Смелы осталось совсем ничего. Оттуда до дома еще минут двадцать. Потерпите или будем останавливаться?
Саше не хотелось останавливаться, хотелось уже поскорее приехать. Хотелось оказаться лицом к лицу с тем, что ждет их в том доме, ведь ожидание казни хуже самой казни.
– Потерпим, – вздохнула Ева, положив подбородок на спинку Сашиного кресла.
– Ева, уберись, ты меня отвлекаешь.
Ей не удалось скрыть раздражения, и дочь послушно вернулась на свое место. Хорошая, послушная