вы приехали проверить, жив ли я?
– Я заехала проведать друга.
– Друга, – повторяет Джозеф, лучась улыбкой. – Значит, мы теперь друзья?
Двадцатипятилетняя уродка и девяностолетний старик? Полагаю, встречались и более странные парочки.
– Мне это было бы очень приятно, – церемонно добавляет Джозеф. – Увидимся завтра, Сейдж. А теперь вам нужно возвращаться к работе, чтобы завтра у меня была булочка к кофе.
Через двадцать минут я уже снова на кухне, выключаю полдюжины злобно трезвонящих таймеров и оцениваю разрушения, причиненные моей часовой самоволкой. Некоторые хлебы перестояли, тесто осело и скособочилось. Ничего хорошего у меня сегодня не выйдет. Мэри расстроится. Завтрашние посетители уйдут с пустыми руками.
Я заливаюсь слезами.
Не знаю, отчего я плачу – из-за катастрофы на кухне или от мысли: как ужасно, что я могу лишиться Джозефа, когда только-только нашла его. Просто не знаю, сколько еще утрат я выдержу.
Мне хотелось бы напечь для мамы кучу всего: белого хлеба, рулетиков с шоколадом и бриошей, пусть громоздятся горой на ее небесном столе. Мне хотелось бы накормить ее. Но я не могу. Как сказал Джозеф, не важно, что нам, живым, нравится говорить себе по поводу загробной жизни, – если человек умер, все кончено.
Но это. Я окидываю взглядом кухню. Это я могу исправить. Нужно только быстро обмять тесто, и пусть оно поднимется снова.
И я мну его, мну и мну.
На следующий день происходит чудо.
Мэри, которая сперва поджимает губы и злится на меня за то, что я ночью испекла меньше обычной нормы, разрезает чиабатту.
– И что мне теперь делать, Сейдж? – Она вздыхает. – Отправлять покупателей к Руди?
Руди – наш конкурент.
– Ты можешь давать им купоны на отсроченную покупку.
– Арахисовое масло и джем потеряют вкус при отсроченной покупке.
Когда она спрашивает, что стряслось, я лгу. Говорю, что у меня случилась мигрень и я проспала два часа.
– Такого больше не повторится.
Мэри надувает губы – значит она меня пока еще не простила. Потом берет в руку ломоть чиабатты, чтобы намазать его клубничным джемом.
Но не делает этого.
– Иисус, Мария и Иосиф! – Мэри разевает рот, роняет кусок хлеба, будто он обжигает ей руку, и тычет в него пальцем, указывая на мякиш.
Крестьянский хлеб оценивают по дыркам в мякише – они должны быть разного размера, другие виды хлеба, например «Чудо», хотя по питательности это и не хлеб вовсе, имеют одинаковые мелкие поры.
– Ты видишь Его?
Прищурившись, я различаю нечто похожее по форме на лицо.
Потом очертания становятся более четкими: борода, терновый венец.
Очевидно, я испекла в хлебе лик Господа.
Первые посетители, которые становятся свидетелями нашего маленького чуда, – это женщины из сувенирного магазина в святилище: они фотографируются с куском хлеба между ними. Потом прибывает отец Дюпре – священник.
– Восхитительно! – произносит