не нравилось, что эта женщина все умеет делать хорошо.
На следующий вечер леди Барбара продемонстрировала еще одно свое достоинство. Она вышла на шканцы с гитарой, и, аккомпанируя себе, запела нежным сопрано – таким нежным, что матросы сползлись на корму и, сгрудившись под переходными мостиками, слушали, сентиментально ерзая и покашливая всякий раз, как кончалась песня. Гэлбрейт был ее рабом, и она могла играть на струнах его души, как на своей гитаре. Мичманы ее обожали. Даже такие обросшие ракушками офицеры, как Буш и Кристел, мягчели в ее присутствии. Джерард расточал ей ослепительные улыбки, выгодно подчеркивавшие его красоту, рассказывал истории из времен своего каперства и приключения на африканских реках в бытность работорговцем. Все путешествие вдоль никарагуанского побережья Хорнблауэр озабоченно наблюдал за Джерардом и проклинал свою музыкальную глухоту, из-за которой пение леди Барбары было ему не просто безразлично, но почти мучительно.
XIII
День за днем бежал мимо них длинный вулканический берег. Каждый день приносил одну и ту же извечную картину: синее небо и синее море, розовато-серые верхушки вулканов и окаймленная ярко-зеленой полосой береговая линия. Подготовив корабль к бою и расставив людей по местам, они вновь вошли в залив Фонсека и обогнули остров Меангуера, однако «Нативидада» не обнаружили. На берегу залива не было заметно никаких признаков жизни. С обрывов Меангуеры кто-то выстрелил по кораблю. Пуля на излете ударила в грот-руслень, но кто стрелял, они не увидели. Буш вывел «Лидию» из залива, и они двинулись искать «Нативидад» на северо-востоке.
Не нашли они его ни на рейде Либертада, ни в маленьких портах дальше по побережью. Над Чамперико поднимался дым, и Хорнблауэр, направив подзорную трубу, понял, что это – не вулкан. Чамперико горел, – видимо, войска Эль-Супремо, неся просвещение, дошли и досюда, – но «Нативидада» нигде не было видно.
В Тегуантепекском заливе их поджидал шторм, ибо в этой части Тихого океана штормит всегда – сюда через понижение в сьерре проникают ветра из Мексиканского залива. Хорнблауэр заметил перемену, когда изменился характер движения корабля: «Лидия» вздымалась и раскачивалась куда сильнее, чем обычно, и порывистый ветер сильно накренил ее набок. Только что пробило восемь склянок. Позвали вахту; Хорнблауэр, выбегая на шканцы, слышал крики боцманматов: «Подъем! Подъем! Койки вязать и убирать! Койки вязать и убирать!» Небо над головой было синее, солнце пекло, но море посерело и волновалось. «Лидия» начала раскачиваться под давлением парусов.
– Я только что послал к вам, сэр, за разрешением убавить парусов, – сказал Буш.
Хорнблауэр посмотрел на паруса, на облака и на берег.
– Да. Уберите нижние прямые паруса и брамсели, – сказал он.
При этих его словах «Лидия» ухнула вниз и вновь тяжело поднялась; вода пенилась под ее носом. Весь корабль наполнился скрипом древесины и пением такелажа. Под уменьшенными парусами «Лидия» пошла легче, но