мне весь велюр засрали, кто убирать теперь будет?» Тьфу, как баба.
Попытался подняться на ноги. Оказалось, что коньки не самая удобная обувь с похмелья. Обе ноги одновременно подломились и я, изобразив ногами идеальную букву «О», полетел на пол, по пути соображая, где вчера прибарахлился такой неудобной обувкой. И тут же в памяти всплыл эпизод: охранник – дюжий детина в форме с логотипом ледовой арены, – тащит нас с Андрюхой к выходу. Я упираюсь носками коньков в мраморный пол, хватаюсь за дверные ручки, чтобы затормозить стража порядка, но делать это, находясь подмышкой у здоровенного бугая, неудобно совершенно. Силы явно не равны, и я с достоинством монарха плюхаюсь на задницу возле входа. Андрюха спит на плече у охранника, трогательно обняв его за могучую шею и пуская слюни ему в ухо… В этот момент я приземлился спиной на жесткий ламинат. Что-то хрустнуло в боку, и картинка ледового позорища исчезла.
– С-сука-а-а!!! – выдохнул я, задыхаясь от боли. А ведь вчера, наверное, сам Плющенко мог неистово аплодировать мне, задыхаясь от зависти. Это ж пешком по лестнице на пятый этаж с Андрюхой на горбу, в коньках. Все, больше ни капли. Вообще. До следующих выходных точно. Только пива, маленькую… поправиться.
– За кефиром пойду, – непонятно кому сообщил я.
Перешагнув через свернувшегося калачиком возле входной двери Андрюху, я обул его в свои коньки и заботливо укрыл половиком – друг же.
Возле торгового центра кипела жизнь. Дорогие машины и дешевые тазики собирались и разбирались сложным пазлом на огромной парковке. Казалось невероятным, как у них получалось не задевать друг друга и пешеходов, снующих туда-сюда с тележками, полными корма. «С похмелья жить страшно», – всплыла в памяти пыльная цитата.
Возвавшись в разноцветную автомобильную мешанину, черный Лендровер свистнул широкой резиной и припарковался. Только чудом он не подмял под свою огромную тушу зазевавшегося дедка-попрошайку. Дед, в видавшей виды застиранной стеганке, осел на тротуар, уронив перемотанный местами синей изолентой костыль.
– Что же ты сынок, так не аккуратно? Чуть грех на душу не взял, подай руку, сам не подымусь небось, – старик протянул ссохшуюся ладонь парню, который выскочил из джипа.
– Ты чё, чмо, совсем рамс попутал? Я щас биту достану, тебя ни один врач не подымет уже! Твое счастье, что машину не покоцал! – нависнув над дедом, заорал мажор.
При каждом слове с губ слетали капельки слюны, и теперь старик испуганно вытирал рукавом лицо.
– Вставай, отец, костыль держи! Сам идти можешь? – получив утвердительный ответ, я сунул ему в карман стольник и, стараясь не упустить мажорика, побежал под высокие своды магазина.
Нагнав его возле камер хранения, я чуть приотстал и завернул в аптечный пункт. Нагнувшись к окошечку, я страдальческим голосом, держась за живот, произнес:
– Девушка, милая моя, что-нибудь от запора дайте срочно! Пятый день до ветру сходить не могу. Живот крутит, аж в ухе стреляет! Скоро зубилом