роняющей свой мячик,
чтобы дань отдать своей свободе на ее природе…
А Таня прячется и ревет до сих пор как дура,
а речка нежится, глубиной отражая небо,
а небо морщится, глядя на этот мир хмуро,
и, где бы ни была та Таня, Я там никогда не был…
10. Экспромт
Я Вам пишу, ведь твердо знаю, —
Я не живу…
Я доживаю…
Ибо иначе не назвать
тот срок, что отпустила мать…
Она дала Войну и Мир,
дала мне голод, дала пир,
контраст ссудила всех проблем,
теперь не сплю Я и не ем,
но виноват во всем лишь Я,
коль не сложилась Жизнь моя,
и Я не жалуюсь, не плачу, —
готов решить сию задачу…
Я Вам пишу, простите слабость,
ведь Жизнь моя же
мне не в радость,
но и не в тягость Жизнь моя,
раз без забвения – ни дня…
Простите каламбур сей рифмы,
простите, что Любил Я нимфу…
И Вас Любил, но безответно…
За что? Не различал конкретно…
Да что Любовь?..
Страдало чувство…
Любви уж нет,
но есть Искусство…
11. Соска
Коль Ты пылесос, Я стал пылью…
Взасос
целуешь Ты плоть обнаженного тела,
Я секс не просил…
Да и Ты не хотела…
Ресницы дрожат не под тяжестью туши,
Ты помнишь формат,
Ты выходишь из душа…
Губами, покрытыми слоем помады,
сосешь мою сущность…
Мне больно…
Не надо…
12. По Коже Вздохи (Ю.М.)
Раньше жили дрожащие от Страсти люди. Их секрет был в том, что при наступлении ночи вместо одежды они снимали с себя кожу, чтобы лучше чувствовать друг друга. Когда человек снимал с себя кожу, другой видел все его неровности, неидеальности и обычности, но все равно не терял желания прикоснуться к ним. И было в этих касаниях что-то куда интимнее и сокровеннее, чем все кувыркания и пропитанные потом постели.
Женщины влезали в свою кожу быстро и осторожно. Им было жизненно необходимо уйти до первого намека на утро, чтобы оставить после себя шлейф загадочности. Мужчины же влезали в свою кожу обратно медленно и не торопясь, лениво рассматривая ее и трижды выворачивая.
Без кожи Человек – это больше не человек. Это больше не Человек и похоть, не Человек и инстинкт, не Человек и животное. Человек без кожи – это Чувствительность.
Однажды пришло Горе. Оно было желтым, как та самая корова, которую принес Муса в жертву по велению Господа его. Горе пустило слух, что снимать кожу – по́шло и неправильно. Что от этого нет никакой сокровенности, только разочарования и повышенные болевые ощущения. Что это отсутствие эстетики и антисанитария. А люди молчали, но верили.
Молчание затягивалось. Кожа их намертво врастала в тело. Не отодрать ее было от себя больше никакими истериками