вторая
На выходе из метро ее охватила паника. Сейчас она наткнется на открытый, бескорыстный, кристально честный взгляд нищенки и чем ответит на него? Возьмет свою сдачу – несчастные, выпрошенные для нее розы, и умрет тут же на месте от сверхъестественного проявления порядочности.
А если спрятаться за чью-нибудь спину и проскользнуть незамеченной? И что? Бедная женщина будет ждать, стоять здесь, не двигаясь с места, боясь пропустить и не отдать долг. Как в рассказе Пантелеева «Честное слово».
Так ничего и не придумав, Лена трусливо повернула голову и натолкнулась на холодный, как полированная сталь, взгляд серых глаз. Эта была совсем другая нищенка. Невысокая черноволосая женщина в вытянутой до колен коричневой кофте, из-под которой торчал подол цветастой юбки. Зачесанные в булку волосы были грязными до отвращения. В руках женщина держала куль свернутого одеяла. Перехватив чужое внимание, нищенка тут же начала трясти куль с таким остервенением, что предполагаемый ребенок от подобного усердия скорее мог проснуться, чем уснуть. Впрочем, возможно именно этого она и добивалась. Остановив на мгновение тряску, женщина вытянула из-за пазухи мятую картонку, на которой кривыми буквами было написано: «Падайте на опирацию».
– Зачем вы так сильно закутали ребенка, он же может задохнуться? – Лена подошла вплотную к женщине и попыталась заглянуть в кулек. Она была почти уверена, что никакого ребенка там нет. Кукла – в лучшем случае.
Маневр не удался. Нищенка тут же прижала куль к себе и прошипела:
– Чего лезешь? Лучше денег дай.
– На улице тепло, а вы ребенка в шерстяное одеяло укутали. – Она хотела спросить совсем о другом, о старушке с ромашками, но, чувствуя полное, тотальное отторжение, понимала, что ничего она от этой нищенки не добьется.
– Твое какое дело? Не можешь помочь, так и не лезь к моему ребенку. За своим смотри. – Каким-то профессиональным чутьем нищенка в свою очередь тоже догадалась, что денег от этой фифы ей не видать. – Да у тебя поди детей-то и нет. И не будет никогда.
Абсолютность неприятия граничила с ледяной злобой. Осязаемой, острой. Лена почувствовала озноб, быстро развернулась и слилась с толпой.
Испорченное на весь день настроение у другого вылилось бы в раздражительность и хандру, она же просто погрузилась в меланхолию. Тупую, бессловесную, отвлекающую от важного и необходимого.
Совещание проходило тихо, даже умиротворительно, и обыденно скучно. Вернувшийся после долгого отсутствия начальник вел себя вальяжно и снисходительно.
Выглядел Орешкин бодренько, но если бы не погруженность в собственные мысли и чувства Лена бы заметила некоторые, еле уловимые изменения. Перелистав отчет, он приспустил на нос очки и посмотрел на подчиненных довольным взглядом.
– Молодцы, что сказать. Я доволен. Как говорится, у хорошего начальника механизм работает.
Неточность последней фразы все-таки выдернула Лену из болота чувственного декаданса. Она внимательно