окончился плохо, его ударил шилом в поясницу один из бойцов Веселого.
Некоторое время, будучи в горячке, Миша ерепенился. Он даже уложил на пол, рядом с бьющейся в истерике растерзанной певичкой, правую руку Веселого – Дмитрия Селиверстова по кличке Ершик. Но потом начал терять равновесие и даже врезался лбом в стойку при посадке в машину. Ребята дружно его обсмеяли, и только минут через пять заметили, что Шатун никого не слышит и закатывает глаза.
Отец Василий запомнил те свои ощущения до мельчайших подробностей. Сначала он почему-то обиделся на пацанов, и здорово обиделся. Но было это все как-то странно. В то время как одна его часть обижалась, вторая наблюдала за всем происходящим и удивлялась – чего это, мол, со мной?! А потом его начало морозить. Холод был такой мерзкий, такой пронизывающий, словно его посадили задницей на лед. Его начало колотить, а затем что-то произошло, и он внезапно увидел над собой озабоченное лицо Супрунюка. Тот по-тараканьи шевелил густыми прокуренными усами и что-то говорил, но слов Михаил не слышал.
Когда парни доставили его в госпиталь МВД, кровопотеря была критической. Не было ничего «такого», ни видений, ни ощущения отделения от тела, но жуткий замогильный холод преследовал его во снах еще с полгода, и это было по-настоящему страшно. Каждый раз Михаил просыпался и кидался отжиматься от пола, изгоняя остатки сна, а потом брел на кухню хлебать горячий чай. И теперь, спустя девять долгих, наполненных событиями лет, все словно повернулось вспять. Господи! Как он этого не хотел!
В этот раз отец Василий добирался домой невообразимо долго, минут сорок. С ним приветливо здоровались, спрашивали, как дела, и он что-то отвечал и шел дальше, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.
«Они точно инструмент не дезинфицировали!» – с неприязнью подумал он о Тихоне и Пекаре, хотя осуждать их было как бы и не за что. Ведь никто его живым отпускать не собирался.
Солнце уже совсем опустилось в желтое марево за сопкой, и наступили сумерки. Но решающие пятьсот метров до дома он преодолел с колоссальным трудом, мечтая лишь о том, как ляжет в постель, вожмется в теплое, мягкое тело любимой супруги и уснет. И последней его мыслью перед тем, как он увидел свой показавшийся из-за штабеля досок двор, было: «Зря я в больницу лечь не согласился... Как бы мне теперь на неделю не свалиться!»
Отец Василий прошел еще несколько метров и остолбенел: во дворе, прямо за цистерной с водой, стояли два джипа. Он взмок так, что подрясник прилип к спине.
В любой другой день он бы только обрадовался. Это могли приехать и глава администрации района, и кто-нибудь из депутатов, но сегодня с джипами у него ассоциировались только бегство, предательство, боль и безбожие.
Священник стремительно метнулся к цистерне, присел и прислушался.
– Муха, глянь здесь, – тихо распорядился властный, глуховатый голос.
«Ольга!!!» – еще сильнее взмок отец Василий.
Он выглянул из-за цистерны, отметил взглядом троих человек у штабеля досок, быстро