день ничем не отличается от предыдущего и от тех, что были неделю назад, месяц назад. Закатывается и поднимается над высокими стенами города солнце, сквозь тучи мерцают звёзды – россыпь святых душ, приближённых Нииры. Чтобы не потеряться во времени, беспрестанно заглядываешь в растрёпанную тетрадь, что лежит за стойкой у Мартина. В ней хозяин отмечает дни, записывает выручку и долги. А теперь вдруг всё закружилось, покатилось цветным колесом, хочется хотя бы ненадолго остановить это неумолимое течение, смывающее всё привычное и подхватывающее, несущее куда-то в неизвестность.
Не успела я опомниться от чудесного исцеления Тихой Уны, как теперь Рамина. Злюсь ли я на неё за воровство и побег? Не могу понять. «Усатый волк» рассердился так, что едва не выдернул от досады собственные усы. Как выяснилось, моя бывшая подружка успела задолжать и ему, и даже Кьяре, хотя мне трудно представить себе, каким образом ей удалось выпросить у сварливой кухарки хотя бы одну монету в долг. Хозяин сыпал проклятиями и с досады пинал ногами всё, что попадалось на его пути, – кочаны капусты, корзину со свёклой, мешок с перловой крупой. Когда худой бок мешка не выдержал натиска и прорвался, выпуская зерно золотистым ручьём прямо Кьяре под ноги, он вдруг остановился и перевёл взгляд на меня. Я застыла в дверном проёме со стопкой чистых и насухо вытертых Уной тарелок. Предстояло наполнить их тушёным мясом и гарнирами, собрать на подносы, разнести многочисленным гостям. Мартин упёр мясистые руки в бока и грозно глянул на меня из-под лохматых бровей:
– Слышал, эта негодница вытащила у тебя кошель?
– Это правда, – кивнула я.
Ко мне тут же подлетела Кьяра со скалкой наперевес.
– Ну а ты где деньги взяла? – выкрикнула она. От кухарки сильно несло чесноком, вечно красное лицо блестело от жара горящей плиты. – Гляди, если узнаю, что чаевые прикарманивала! Три шкуры спущу с тебя, дрянь такая!
Это правда, иногда мне давали монетку-другую сверх положенного. Когда народ расходился, Кьяра выворачивала карманы всех работниц и выгребала чаевые в большую глиняную кружку. Каждый следующий вечер кружка вновь оказывалась пуста, а когда одна из помощниц возмутилась, старшая тут же топнула на неё и напомнила, что она получает жалованье, а всё, что девушкам дают сверху, должно идти на общие нужды. Не знаю уж, что это были за нужды, у меня даже и жалованья-то не было толком. Всё, что я зарабатывала на кухне и с клиентами в комнатах второго этажа таверны, приходилось отдавать в счёт проживания, еды и редких покупок необходимого белья или мыла и свечек.
Из общей залы доносился стук ложек, крики подать пива или горькой настойки, невнятное бреньканье уже порядком пьяного музыканта, взобравшегося на бочку, – вечерняя жизнь кипела, как обычно, и мне вновь было некогда остановиться и поразмыслить обо всём, что случилось в эти дни. И всё-таки дар теперь бился в моей груди, он требовал от меня выхода, какого-нибудь безумного действия. Недаром говорят, что первозданный, дикий дар необученного мага может уничтожить своего обладателя. У меня больше