злится на себя.
Ах! Женечка-Евгения,
Дари, дари мгновения!..
Сожжённая рукопись
Дрожащая рука коварно
Предать решила рукопись огню:
Стихи написаны бездарно.
Пустую мысль я прочь гоню,
Но так бессмысленно и тупо,
Смотрю неистово и глупо
(Вот и с ума сойти готов),
Как белый лист, чернея, тает,
Как строки синие стихов
Темнеют: жар их выжигает,
Как серым дымом увядает
Душа поэта – строки слов.
Ничто не жаль, но очень больно.
И отчего? И почему?
Откуда знать мне: не пойму!
Рука коварно, своевольно
Предать посмела рукопись огню —
Горю с тем сам, но мысль храню…
Уж пепел хрупкой сединою
Лежал передо мной, дыша.
И я нетвёрдою рукою
Коснулся до него, дрожа…
В час
В час молитвы мусульманской
Горец тих в самом себе:
Предан он своей судьбе,
Жизни нравственно-гражданской.
В час смиренья и покоя
Сердце искренно живёт,
И молитвенно поёт
Горец, на коленях стоя.
В час мольбы и песнопенья
Мир царит средь мусульман.
Петь чудесно дар им дан,
Жизнь дана им в Проведенье.
«Я видел, знал красавиц стройных…»
Я видел, знал красавиц стройных
И глупых, и безмерно умных.
На вечерах развратных, шумных
Себе я находил достойных.
Их речи были откровенны,
Коварны мудростью своею
(В стихах их передать не смею),
А взгляды остры и надменны.
В любви горячих и холодных
Красавиц я отвергнул много.
И я любил красавиц строго,
Любил консервативных, модных.
Любил и нервных, и спокойных,
К губам их жгучим прикасался
И бессердечно обжигался…
Я видел, знал красавиц стройных.
Кинжал
Я не могу тебя назвать
Ни другом, ни врагом моим.
Умеешь холодно сверкать,
Когда в горячке зло творим.
Кем выкован ты? и зачем?
Стеречь покой и враждовать.
Народ Кавказа уважать
Принудил очень многих тем.
Ты мне не враг, ты мне не друг,
Но можешь пригодиться вдруг
Ты в час опасности моей,
Сверкнув коварностью своей.
«Когда с деревьев дружно отлетает…»
Когда с деревьев дружно отлетает
И жёлтая и красная листва,
Тогда поэта сердце расцветает
И кружится от счастья голова.
Так счастлив я, сердечное волненье
Во мне уже предвосхищает грусть.
И