больничного режима, было непозволительно. Следовало найти соломоново решение и как можно скорее. Вылетев из палаты, он обозрел коридор: пустынно! Только в дальнем конце из дверей кабинета Алексея Фёдоровича вышел высокий стройный молодой человек и пошёл в направлении, неизвестном обыкновенным посетителям, – на выход с непарадного крыльца. Белозерский испытал приступ ревностного любопытства, но тут из-за угла вышла Ася, торопившаяся по сестринским делам с кружкой Эсмарха. Соломоново решение явилось само собой, как являлось Сашке Белозерскому всё.
– Ася! – окликнул он, присовокупив нежнейший из своего арсенала взглядов. – Асенька! – он схватил её за тонкие плечики.
Ася моментально растаяла.
– Да?!
– Минутку часовым на посту, Асенька!
Белозерский увлёк девушку к дверям палаты и выхватил у неё кружку Эсмарха.
– Стойте здесь и немедленно сигнализируйте при приближении… кого бы то ни было!
После чего зашёл в палату, плотно прикрыв дверь.
Напряжённые лица сосредоточенно взирали на бутыль самогону. Александр Николаевич поставил кружку Эсмарха на тумбочку.
– Быстро вздрогнем, где же кружки?!
Вовремя доктор разрядил атмосферу. Все дружно потянулись за ёмкостями, каждый в меру личной маневренности. С одобрительным гомоном, под восклицание виновника появления хлебного вина:
– Вот это дело!
Белозерский ловко откупорил презент, скоро и несколько воровато разлил всем в подставленные тары.
– За веру, царя и отечество! – провозгласил он негромко, но торжественно.
Все сдвинули кружки, выпили, и только утолив первую жажду, немного успокоились.
– Вот, доктор, мы там из окопов шли за веру, царя и отечество! Нам в «Вестнике Маньчжурской армии» это каждый божий день прописывали. Как так? Ведь веры нашей никто не трогал, царя не обижал, а отечество – и вовсе китайское! Можете вы нам разъяснить? По-простому!
Мужики дружно грохнули. Объяснять сейчас Александр Николаевич не был готов, хотя намедни ввечеру, в компании развесёлых девиц приличного бардачного заведения, он всё понимал куда лучше государя, что уж говорить о министрах. Но здесь, вот им, пострадавшим на Русско-японской войне, лишившимся рук и ног, братьев, отцов, сыновей; оставившим семьи, чтобы воевать за… Да, проституткам в уши лить – это не мужикам звонить. Потому Александр Николаевич быстренько разлил по второй и тихо, но весомо произнёс:
– За себя и своих!
– Другое дело!
Опрокинувши, мужики уставились на каравай. Оторвав зубами первый кусок, Белозерский передал его по кругу.
– Угощайтесь!
Все с огромным удовольствием преломили хлеб с добрым доктором. Тем временем Белозерский чуть отлил из бутыли в кружку Эсмарха.
– Спасибо Фридриху фон Эсмарху за великолепную тару!
Оценив насупленные и просительные взгляды, коих он, впрочем, ожидал, подлил ещё немного и строго сказал, оглядев публику сурово как мог:
– Всё! На завтра оставьте!
Закрыв