глоткой. Уксусу приходится отдуваться за двоих. Ноты, которые ему приходится брать (точнее мимо которых он поет), настолько высоки, что он завывает бабьим голосом.
«Бо-о-олью-ю атзыва-а-ются ва мне-е-е…»
Создаётся ощущение, что человек громко рыдает из-за того, что на столе осталась последняя рюмка. Но наш стол ещё полон. На только что принесённом официантом блюде дымится огромная гора жареного мяса, вокруг которого расставлены салаты и нарезки, сеты суш и роллов, исходит паром кальян. И водки здесь далеко не рюмка, а две пузатых бутылки. Кроме водки на столе красуются две бутылки вискаря и бутылка винтажного Вермута (специально для Светки).
– Рублей конечно! – Дует жаром в ухо Буратина.
– Хм…– я презрительно морщусь, продолжая наблюдать, за плавающими в клубах дыма звёздами эстрады. – А чё не баксов?
– А ты Славик не прикалывайся. Мне нужно пятьдесят лимонов рублей, а не баксов, потому что я реалист.
Последняя фраза Буратины вызывает у меня непроизвольный спазм в горле, как раз во время затяжки, и я закашливаюсь, порционно выплёвывая дым, который небольшими клочками ваты повисает над столом.
Сидящая напротив Светка, настороженно привстаёт.
– Слава, ты в порядке?
– Нормуль, Светик, – сиплю я, поворачиваясь к Буратине. – Так значит ты у нас реалист?
– Да реалист! Пятьдесят лямов, это вполне реальная сумма, которая нужна мне для определённых целей.
Чтобы сбить першение в горле, я делаю большой глоток виски, занюхиваю запястьем, взбодрившись, иду в атаку.
– Даже стесняюсь спросить, что это за определённые цели такие.
– А ты не стесняйся, у меня от друзей секретов нет. Я свалить хочу, Славик. – Последнюю фразу Буратина произносит с надрывом, и мне на секунду показалось, что он вот-вот разревётся.
– К-куда? – Я настораживаюсь.
– Куда угодно, лишь бы подальше…в идеале, в Америку.
– А здесь тебе чего не живётся?
– А это что, жизнь? Совсем задавили, продыху не дают. Ты смотри, чё вокруг творится. Цены растут, чиновники беспредельничают, налоги, менты вообще страх потеряли. Здесь свободы нет, Слава!– Буратина оттягивает ворот рубахи, будто ослабляет петлю на шее.
Я лениво улыбаюсь и участливо трясу головой, продолжая смотреть на заполненную дымом сцену, где два певца закончившие с «Рюмкой» уже начали беспощадно уродовать «Натали».
– Ты ещё про пенсионный возраст скажи, отсутствие рабочих мест и полное падение нравов. Тебя-то каким боком все эти проблемы касаются? Ты и это государство живёте параллельными жизнями. У вас с ним взаимопонимание: ты ему ни копейки не принёс, а ему с тебя и спросить нечего. Тебя налоги напрягают, с чего? Или у твоих богатых мамочек денег стало меньше, ну это тогда другое дело.
– Ну тебя…всё со своими смехуёчками…– Буратина в сердцах машет широкой лапой, мизинец которой увенчан золотым с камушком перстнем и закидывает в себя полстакана виски. – Я ведь серьёзно, Слава. Ты вот на свою жизнь посмотри. Кто ты есть, что у тебя за душой? Работы нормальной нет, машина – ржавое