лапки отрывать?
– Ну, было…. – неохотно ответил коммерсант. Он не понимал, куда клонит гостья. – Будто, вы не отрывали!
– Отрывала, конечно. – не стала спорить Елена. – Я это к чему: кузнечик, он и на четырёх лапках ковыляет, верно? Вот и эта штука справляется.
Огнищефф ничего не ответил, но покосился на девушку с подозрением. Похоже, она вовсе не такая простушка, какой пыталась казаться поначалу…
Наверху раскатисто грохнуло. Елена вскинула голову – ничего, только рыжие от ржавчины листы кровли в просветах между стропилами.
– Ветер, наверное. – с неудовольствием заметил владелец склада. – В этом году осень в Новой Онеге ветреная. Придётся крышу починить, а то зарядят дожди – всё тут и зальёт. Будто мне и без того мало убытков…
Звук повторился, на этот раз, гораздо слабее. Казалось, по крыше кто-то ходит.
Огнищев на это внимания не обратил.
– Так я говорю, фройляйн Смольски: если хотите научиться водить шагоходы – обращайтесь к воякам, больше вам здесь никто не поможет.
– Хорошо, будем иметь в виду.
Девушка ещё раз обошла вокруг стального гиганта, провела рукой по клёпаной балке опорной конечности, поморщилась, разглядев застывший на латунном патрубке потёк питательной смеси.
– Думаю, начальник гарнизона не откажет папеньке в такой пустяковой услуге. А сейчас – не обсудить ли нам условия продажи этого, как вы изволили выразиться, ржавого хлама? Полагаю, цена не будет слишком высокой… раз уж он такой ржавый?
Владелец мастерской снова переглянулся в Огнищеффым и приготовился к долгому и нудному торгу.
Шум на фабричном дворе не утихал ни на мгновение: катались туда-сюда грузовые дампфвагены, громыхали по булыжнику железные шины ломовых подвод, цокали подковы влекущих их битюгов. Деловито попыхивал и стучал колёсами по рельсам узкоколейки маневровый локомотив, волокущий платформы с углём. Рассыпчатый грохот досок, сброшенных на мостовую, лязг сцепок, стук молотков, скрип, свист паровиков… И люди, конечно: гул голосов, специфические речевые обороты, которыми только и изъяснялись мастеровые, возчики, чернорабочие, снующие, по двору, словно мураши; гортанная немецкая ругань инженеров и помощников мастеров, густо пересыпанная всё теми же периодами, без которых в Новой Онеге не делается ни одно стоящее дело… Чтобы услышать хоть слово, из сказанного в ангаре, Витьке пришлось заткнуть одно ухо пальцем, а вторым вжаться в узкий конец жестяного раструба, просунутого под отогнутый лист кровельного железа. Несмотря на эти усилия, разобрать удавалось, хорошо, если одно слово из трёх.
Его спутнику, тринадцатилетнему сыну есаула Ново-Онежского казачьего войска, «слуховой трубы» не досталось, зато он мог видеть всё, что происходит внизу – лёг ничком на тёплое железо и приник к широкой щели.
– Ну, что там?
– Расхаживают вокруг шагоходов. – не отрываясь от щели, сообщил Сёмка. – Барышня о чём-то всё время спрашивает. Ты хоть что-нибудь расслышал?
Забраться на