стремительно желало проснуться, что по лесу распространялось это странно-мощное намерение. Оно будто витало в воздухе, разбивалось дождём о землю и впитывалось в неё ближе к корням древ, а деревья росли священными загадками, но продолжали спать. Когда-нибудь, когда настанет час исполнения пророчества, неизведанная печать сна треснет и уничтожится, и тогда Сильвии станут доступны разгадки на эти тайны.
Девушка вдохнула свежий воздух и перелистнула страницу книги, наслаждаясь природной тишиной, которую неожиданно пронзил громкий рёв, словно бы по нему передвигалось моторное чудовище. Сильвия завертела головой. Звук усиливался, и она вздрогнула, когда чудище вылезло на свет из-за поворота и остановилось, половиной тела показавшись на лесной тропе. Его корпус предстал из стали, но материал выглядел потрёпанным настолько, что, казалось, чудище вот-вот распадётся. На таких в Хиддланде разъезжали только старые байкеры.
– Рот закрой, а то язык отвалится, – произнёс наездник монстра, которого только сейчас заметила Сильвия.
Иссиня-чёрные длинные волосы, кожаная куртка, грубые ботинки, серебряные цепи, мужественная поза, игривый самоуверенный взгляд и, равные по мощи с торнадо, флюиды свободы, сбивающих с ног, обескураживающих настолько, что волосы на руках вставали дыбом от шквала ветряной вольности. Дикая сила и пьянящая независимость или всего лишь её иллюзия. Бледным, гладким лицом он походил на гота. И хоть оно сошло бы за ангельский лик, Сильвия не нашла в его лице ничего женственного. Его устрашающий угрюмый взгляд прятал красоту. Такую, как красота Люцифера, пока он не стал падшим или эльфов из легендариума профессора Толкина до того, как их обратили в орков. Из-за такого недружелюбного взгляда наездник монстра выглядел, как что-то среднее между эльфом и орком, любимцем Бога и падшим Люцифером.
– Ты моим видом так поразилась? Ох, я настолько идеален? Двадцать секунд назад ты пялилась на мой байк, как будто увидела в первый раз такую махину или будто бы это динозавр, что вообще-то одно и то же.
Сильвия вздрогнула, когда его голос зазвенел, как сталь, так грубо, низко и с хрипотцой, и вымолвил одновременно блеяние животного. Наверное, блеяние объяснялось тем, что он пытался смягчить голос, чтобы показаться дружелюбным, хотя это не вышло.
– Эй, не надо только думать обо мне, – продолжил он и издал звук, как будто засмеялся или подавился, – Мне приятны не только мысли обо мне, но и слова.
Сильвия улыбнулась и подставила палец на страницу, закрывая книгу:
– Я размышляла о твоём голосе. Он такой причудливый. И ведь не сразу поймёшь, старческий он или ребяческий.
– А ведь что-то среднее. Невероятно, да? – парень поравнялся со скамейкой и поставил на неё ногу.
Он, как скульптуры Древней Греции, в движениях и позах которых, застывших навек, заключались мощь и какая-то странная живая сила, и предупреждение, что, вопреки их неподвижным телам, они несли опасность. В средней школе Сильвия посещала школьную библиотеку, и однажды, делая домашку по истории, она взяла книгу с изображениями древнегреческих скульптур. Почему-то Кларк