показать, как облака плывут после дождя – неторопливые, величавые, а силуэт города будет виден издалека, как нечто прекрасное… Полотно я хочу поделить на четыре части: набережная, река, постройки и огромное небо. Не знаю, удастся ли мне отразить на холсте всё очарование нашего города и наше небо таким, как я его вижу… Пока это только планы. Я не люблю спешить в таких вещах, замысел должен созреть.
Катарина, выслушав Яна, лукаво спросила:
– Надеюсь, я буду первой, кто увидит картину?
– Конечно. Дело лишь за малым – осталось её написать, – шутливо ответил художник.
Внизу, словно старинное серебро, темнея, поблёскивала вода. Ян, указывая на лёгкие серо-оливковые волны, сказал:
– Посмотрите, Катарина, в воде, как в таинственном зеркале, отражаются облака, тени пролетающих птиц, свет далёких звёзд… А ветер, словно художник, пишет свою картину. Об этом можно сочинить сказку.
– Как это красиво, – прошептала девушка.
– Всё благодаря вам. Вы вдохновляете меня.
Глаза Катарины были совсем близко, эти ярко сияющие в сумерках глаза. Взгляд Яна растворился в них. Молодой человек обнял девушку и нежно коснулся губами её губ. Сердце его на секунду замерло, затем заколотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.
– Вы согласны стать моей женой? – тихо спросил он.
– Согласна, – ответила Катарина, и счастливые слёзы, крупные, как у ребёнка, покатились по её щекам. – Теперь нужно только согласие матушки.
Этот вечер навсегда остался в памяти художника, в глубине его души.
Вот и сейчас, по дороге в дом Марии Тинс, он вспомнил во всех подробностях те незабываемые часы.
Вермеер пришёл в ту часть города, где жили католики, и остановился у входа в большой двухэтажный дом с мезонином. Постояв несколько минут, чтобы унять волнение, он постучал серебряным молоточком в дверь. Ему открыла Мария. Ян поклонился ей.
На женщине было дорогое тёмное платье со строгим белым воротником, седые волосы прикрывал небольшой светлый чепец. Взгляд её маленьких жёлто-коричневых глаз был холодным. Она скользнула взглядом по букету роз в руках Яна и сказала, с трудом сдерживая раздражение:
– Вы пришли с опозданием, молодой человек.
В её голосе слышались ледяные нотки, словно хрустели кусочки льда в металлической кружке. Яну стало как-то неуютно.
– Друг вашей семьи, который будет свидетелем на свадьбе, уже здесь, и мы вас ждём, – добавила она.
– Прошу меня извинить, – художник ещё раз поклонился Марии. – Я задержался в гильдии.
– В такой день можно было прийти вовремя! – отрезала она и, развернувшись, направилась в гостиную, шурша юбками, строгая, прямая.
Смущённый Вермеер последовал за ней.
«Она права, – подумал он. – Даже при моей занятости, я не должен был опаздывать!».
В доме царила чистота, пахло свежестью. Плиты тротуара перед входной дверью были хорошо вымыты, пол в зале, выложенный светлыми и тёмными мраморными квадратами, блестел. Стулья с высокими