прошу у вас ничего, но просто констатирую факт, – сказала я таким уверенным тоном, который не вызывал дальнейших вопросов.
Баррон сделал еще несколько замечаний по этому поводу. На этом разговор закончился, и мне пришлось выйти из кабинета, хотя у меня и имелось еще некоторое количество насущных вопросов.
Всю ночь под впечатлением от беседы я не могла уснуть. Дав столько разрозненной информации, Баррон запутал меня еще больше. Я скрупулезно собирала по кусочкам все, что знала, и пыталась на этой основе сделать хоть какие-нибудь выводы.
Если они тонко чувствуют мир, то наверняка почувствуют и меня. За свою душу я спокойна. В ней нет ничего такого, что могло бы вызвать опасения. Более того, мною двигали лишь только искренние порывы, только бы, правда, они не приняли их за жалость. Так вот, требовалось доказать, прежде всего самой себе, что я не руководствуюсь жалостью, но просто… Здесь я категорически не могла подобрать подходящее слово. Чувствуя все внутри, мне не удавалось выразить это словами. Я отдавала себе отчет, что стремлюсь к ним всей душой не из жалости, не из интереса, но по другой причине, которая смутно вырисовывалась в мозгу. Таким образом, действуя методом исключений, я немного успокоилась. Так как если бы кто из вампиров пожелал заглянуть в душу, то точно не увидел бы там ничего подозрительного. В любом случае я представляла интересы людей. В общем, можно было бы прибегнуть к разным способам связи с ними.
Оставался еще один вопрос: почему они “неохотно” – как выразился Баррон, защищают нас от тварей? Хотя если они гордые и едва ли замечают опасность, грозившую им, то неудивительно, при всей их ненависти к нам, в честь чего они должны спасать нас, смертных, от упырей?
Вновь вспомнились те незнакомцы. Действительно, как же я, обычно всегда такая восприимчивая, не смогла догадаться, что это они? Глухая стена моего незнания отделяла меня от них, и по прошлой оплошности возможность почерпнуть больше информации была упущена, мне необходим был бы только один внимательный взгляд. Итак, я ворочалась почти до утра, терзаемая то одной мыслью, то другой.
Баррон все еще ходил озадаченный и на следующей неделе. Я смотрела на него и чувствовала, что он все еще озабочен чем-то, но вряд ли посвятит меня в свои дела. Теперь к тому же я знала, что он считает себя чуть ли не другом Керранов и, конечно, как любой хороший друг, он старался сам решить их проблемы или, точнее, помочь им, чем может. “Удивительно, – думала я, – если он имеет такой доступ к ним, то уже давно должен был бы понять все, что его интересовало. И неспособность решить настоящие проблемы показывала, скорее, отсутствие всемогущества или чуткости”. Глядя на него, я рассуждала так, хотя потом и осадила себя за такие дерзкие мысли, к тому же ничем не обоснованные. В любом случае Баррон хороший человек, и он действительно переживает за свое дело.
В один из дней Баррон вышел к нам и попросил нас с Крисой пройти к нему.
– У меня слишком много дел, – начал он, – поэтому прошу вашей помощи. Дело в том, что меня атакуют научные центры с просьбой взять пробу крови у