двумя этажами ниже и пред ним возникнет глухая темнота, разбавленная лишь бледно-жёлтой лампой лифтового освещения.
Сейчас, надо сказать, он понимал, что название для своей передачи придумал наиглупейшее и вовремя отказался от него.
Проматывая эти мысли у себя в голове, Вадим постепенно приближался к Скобрино, совершенно забыв о странном водителе, которому, вполне возможно, понадобится звонить утром следующего дня, чтоб тот отвёз его в город.
Закат становился тусклее, горизонт тихо сливался с красным пятном солнца. Вадиму вздумалось поговорить на камеру:
«Если свет иссякнет до того, как дом Фёдора окажется на расстоянии вытянутой руки, то придётся включить ночной режим. Но! Больше пяти минут его лучше не использовать, потому как аккумулятора хватит еще на час-полтора съёмки, а с ним раза в два меньше. Я всё собираюсь заказать новый многоёмкостный аккумулятор, но руки всё не доходят. Руки не доходят… как они вообще могут не доходить, если это руки? Ноги не доходят, вот что. Ноги. И рыба не клюёт, потому что клюва нет. И трамваи не ходят, потому что едут».
В ходе озвучивания высокоинтеллектуальных мыслей, Вадим Верстаков достиг деревни и первых её участков. Нумерация домов шла в обратную сторону от числа 44. Видимость табличек периодически становилась околонулевой, и появлялась необходимость останавливаться, чтоб только рассмотреть номер и убедиться, что тот не принадлежит Фёдору Никитину. Вадим пропускал несколько домов и смотрел номер заново.
После неприятного рассказа про волков, которые, как выяснилось, обитают в здешних лесах, наткнуться даже на собаку, охраняющую дом, совершенно не прельщало.
«К слову, боязнь собак называется кинофобия. А звучит, будто речь вовсе не о собаках идёт. Названия страха волков я не знаю, но я убеждён, что это то же самое слово. Волки и собаки ведь одно вида? Значит и страх к ним одинаков. А значит и термин один».
Вадиму вдруг, по каким-то причинам, стало очень неуютно. Он давно привык к одиночеству, а, значит, дело не в отсутствие людей. Это было какое-то тянущее чувство, причиной которому мог стать крайне неприятный гнилой запах. Запах, который по деревне медленно разносил прохладный ветерок, пролетая сквозь шуршащие кроны деревьев. Солнце гасло, как назло, очень быстро. Так быстро, что полоса заката стала мертвенно-бледной и безжизненной, не такой яркой, как четверть часа назад. Номера домов из внимания выпадали, и приходилось напряжённо всматриваться. Выросли по уровню громкости звуки насекомых, доносящиеся из невысокой травы. Кроме них Вадим ещё слышал свои шаркающие шаги. Иные звуки, к счастью, отсутствовали.
Только тогда, когда зрение больше не могло адаптироваться к мраку, он обратил внимание, что ни в одном окне не горит свет.
«Обратите внимание, нет света в окнах. Совсем. Он бы очень выручил меня. А что, все спят? Вроде, не время ещё. Экономят электричество? Или может всем обрезали свет? Авария? Или… нет никого? Ну… главное что? Чтоб Фёдор дома был. А остальное и вовсе не важно».
Тем