у него ключи. А когда он их забывает, то звонит совсем по-другому. А однажды он просто булавкой замок открыл. За несколько секунд. У меня дверь захлопнулась, а ключи внутри остались. А он в этот день вообще ключи дома забыл. Я думала, что дверь ломать придется, а он пришел, причем выпимши, да и открыл дверь булавкой за полминуты. Если не быстрее.
– Как? – спросил Лелик и щелкнул зубами. Ему приходилось видеть мужа Наташи, мускулатура и габариты Влада, а равно и информация о том, что тот является сотрудником серьезного охранного агентства, восторгов у сотрудника архитектурного института не вызывали.
Наташа нервно усмехнулась и сказала:
– Как-как? Быстро! Я у него еще спросила: ты что, Володя, раньше взломщиком работал?
– А кем он рабо… ой, опять звонят!
– Откуда я знаю, кем он раньше работал? – с досадой сказала Наташа. – Вроде в армии служил. Хотя что-то не похож он на серого армейца. Ладно, пойду открою. Может, соседка что спросить пришла. Утюг там или еще что-нибудь. Ты посидишь или в шкаф тебя прятать?
– Посижу…
Наташа открыла дверь и – ахнула.
Перед ней высилась массивная фигура, не уступающая габаритами ни Владу, ни его другу Афоне Фокину, но более бесформенная и одутловатая. На массивных покатых плечах сидела здоровенная лобастая голова, круглая, как луковица, с широким красным носом и огромной, от лба до затылка, сияющей лысиной. Черты лица чем-то смахивали на фокинские.
На госте были пропыленная рубаха с закатанными по-простецки рукавами и тренировочные синие брюки, сильно смахивающие на те, в которых щеголял Юрий Никулин в «Кавказской пленнице», – с пузырящимися вытертыми коленями и отвисшими, как уши Чебурашки, кармашками на боках.
В правой руке, толстенной, густо поросшей черным волосом, он держал громаднейший дорожный баул, откуда торчал уголок довольно неопрятной тряпки.
Здоровяк зыркнул на Наташу маленькими светлыми глазками, которые казались выцветшими на багровом загорелом лице, и прогрохотал, обдав молодую женщину устойчивыми водочными ароматами:
– Ну, здравствуй, дочка!
– Папа… – растерянно произнесла Наташа. – Ты… здесь? Какими судьбами?
Михал Иваныч уронил баул на пол и, облапив дочь огромными ручищами, прижал к себе так, что едва не переломал ей ребра.
– Сто лет не виделись! Сто лет, Наташка! – рявкнул он басом.
– Ну почему же сто… Меньше трех лет.
– Чего ж ты, жабенция, не приглашаешь отца в квартиру? А? Ну-ну! – Он сверкнул желтыми зубами и ввалился в прихожую, буквально неся на себе ошалевшую от неожиданности, да еще от обилия отцовского тела и голоса, дочку. – Твой-то дома, нет? Не видал зятька-то! Дома?
(Михал Иваныч не попал на свадьбу дочери, благо на момент торжеств подал на развод с матерью Наташи и потому демонстративно не пошел на свадебное торжество. Свиридова он ни разу не видел.)
– Дома твой-то? – повторил Буркин.
Наташа открыла рот и уже хотела было отвечать,