пушкой не свалить.
Спросить же без языка не спросишь.
На правах старшого Иван командирничает:
– Все идут, мы за ними.
Пристегнулись к одной толпе – вынесла к посадке в Австралию.
Пристегнулись к другой – притаранила, притёрла к посадке не понять куда.
– Не-е, чёрт-мать, – бормочет распаренный Иван, хмелея от усталости. – Не дело налётом лететь, куда толпа несёт. Надо драться навспроть.
– Полезли навстречу, – соглашается Петро. – Мне без разницы. Что вперёд, что назад – абы вперёд!
Петру-то что!
Петро в толпе столб.
Поглядывает сверху, посмеивается, как там в низах кипит-бубнит человечество.
Ивана же толпа мнёт, кидает на поручни, тащит, крутит и не найти ему правежа в этой коловерти.
Видит Петро, вовсе лихо Ивану. Вскинул над ним трембиту, ка-ак гуданёт! Народище так и отсыпался, мёртво отпал от Ивана.
Вольно дохнул Иван.
– С теперь ты у меня на контроле, – мягко забасил Петро, не снимая с брата безотрывного взгляда, и как только примечал, что того сжимала, заливала толпа, тотчас пускал над ней из иерихонской дуды своей громы – и сражённо валились в стороны чужестранники.
От пустой беготни упрели Иван с Петром, ноги по щиколотку утоптали.
Посбили скорость. Присматриваются…
Эгэ-э!.. Да вкруг них табунится одна и та же кучка ветродуев!
«Может быть, легла им к душе трембита? А почему и нет? Только…»
Боковым зрением Петро видел, как по короткому кивку одного из них наживлялись они давить на бедолагу Ивана, вприщурку вопросительно косясь на Петра: что же ты молчишь?
Похоже было, чтоб слышать трембиту, кучка, вызнав Петровы замашки, через минуту да во всякую минуту накатывалась на Ивана, и Петро, неосознанно чувствуя преднамеренность этой давки, с набавляющимся раз от разу озлоблением разгонял диким дуденьем толпу, и та, с радостным изумлением на время отступаясь, – понравилось лбом орехи щёлкать! – что-то веселое по-свойски лопотала.
– Как думаешь, – спросил Ивана Петро, – что они такое про нас чешут?
– А что-нибудь на «грани двух тенденций»: або эти, то есть мы с тобой, хлопцы с Верховины, або не из Лондона.
– Им же и хуже! Айда, братишок, в вокзал. С устали хоть глянем на ихний расхваленный под корень сервисок. Сядем культурненько где в уголочке. Вам надо, сами и ищите, ищите да ведите нас под белы ручки к торонтскому чертову трапу.
Плюхнулись. Сидят отпыхиваются.
Ан тебе на!
Вжимается в свет открытой двери и всё ветродуйское стадо.
Будто споткнулось о взгляды Голованей, сгрудилось у двери на самом ходу, смотрит казанской сиротой.
Отлепился один от табунка. С затравленно-заискивающей улыбчонкой подтирается ближе. Несмело тычет в Петра.
Петро готов с вопросом:
– Мистер-твистер! Что имеешь мне сказать?
– Рус… Мишья-а!.. – «Мистер» ревнул на медвежий лад.
– Понято, сэр! Русский Миша. А потом?
Обрадовался