ваще не видно – заплыли. Не бреши своему хозяину!
– Ну, правда, да… Извиняй, не сдержался. Он же дергаться стал, после того как я ему по башке вломил. Когда сюда втащили, драться лез. А у меня плечо! – вдруг взвизгнул Чеченя. – Он же два раза мне… почти в одно и то же место! Два раза мне туда! И сапоги мои… Ты глянь, сплошной же грех теперь, а не сапоги! Ну не выдержал я…
– Ладно, заткнись уже.
Поигрывая тесаком, атаман подошел к Турану. Подпер ему клинком подбородок, приподнял голову пленного и заглянул в лицо. Глаза шакаленка были закрыты.
– Да он же мертв!
– Не, не! – Чеченя подскочил, ткнул Турана пальцем в грудь. – Гляди, движется! Вишь? Дышит он, дышит.
– Не мертв, так, значит, при смерти. – Убрав тесак в ножны, атаман поразмыслил и заключил: – Карла сюда, живо. Чтоб забинтовал, раны замазал, микстуры дал. Короче, чтоб не сдох шакаленок. Воды ему, жрачки. А сдохнет – ты тоже сдохнешь, Чеченя. Будет жить – и ты будешь. Вопросы есть? Вопросов нет.
Туран очнулся. Сильно болел правый бок.
Над ним склонился сморщенный худосочный человечек, весь скособоченный, со свернутым носом и кривой шеей, одетый в драный халат. Лекарь показал пинцет с зажатой в нем пулей, только что извлеченной из раны. Пленник узнал Карла, которого видел у Знахарки, – тот приезжал за советом. Лекарь обитал во Дворце, еще когда здесь была гостиница Еши, да так и остался после смены хозяина.
– Неглубоко вошла, – скрипучим голосом поведал Карл. – Легкая рана. Повезло.
Он перетянул рану бинтами, пропитанными темно-коричневой пахучей мазью, жирной, как болотная грязь, которой минские пастухи обмазывают коров, оберегая их от солнца и насекомых. Туран сжал зубы, чтобы не стонать. Пленник уже понял, где находится, единственное, что вызывало удивление, – почему он до сих пор жив?
Смерч из черного пепла все еще кружился перед глазами, и в шелесте его слышались голоса погибших обитателей фермы. Они шептали: «Отомсти, отомсти». Ненависть владела Тураном. Но если раньше она пылала костром, то теперь чувства тлели, как угли. Убить Макоту – это все, чего он хочет. Но больше он не бросится в бой один против банды. Это было неразумно, и Туран поплатился за свою глупость. Отныне надо действовать иначе – расчетливо, хладнокровно. И безжалостно. Он должен стать таким же, как Макота. Это единственный способ расправиться с врагом. Чтобы убить чудовище, надо стать чудовищем.
– Есть ты не хочешь, надо полагать? – спросил Карл, вытирая лицо раненого влажной тряпкой.
Туран качнул головой.
Карл открыл флягу и поднес горлышко к растрескавшимся губам пленника. Струйка воды побежала по грязному подбородку, раненый жадно глотнул.
Пока лекарь занимался раной на бедре, Туран огляделся. Глаза его превратились в узкие щели, лицо распухло, саднила рассеченная бровь. Пленника приковали неподалеку от окна, по обе стороны на корточках сидели два здоровенных волосатых мутанта в рабских ошейниках. Они тревожно порыкивали и трясли косматыми головами, тянулись к людям, бряцая цепями.