и нашелся способ ее утешить, и обнимать не пришлось, и с поцелуями лезть. Голос у подружки сразу повеселел. Плакать она перестала. А если он еще все сделает так, как она хочет, то вообще жизнь у нее наладится. А вместе с ней и у Макса. Машка, она ведь когда веселая, на такие хохмы способна, что месяц вспоминать станешь.
– Где встречаемся, Маш?
– Давай завтра возле моего подъезда часов в девять утра, – попросила Маша.
– В девять? Так рано?! Я к обеду только проснусь!
– Позже нельзя. Позже Фенечка с работы приползает. И мамаша его к нам является. Раньше мать дома. Она к девяти на работу уходит. У нас с тобой и есть минут двадцать. Так как, проснешься?
– Ладно, чего же с тобой поделаешь! – вздохнул Макс. – Завтра в девять возле твоего подъезда. Смотри не опаздывай!
Он сам опоздал на десять минут. Маша уже начала нервничать, без конца посматривая на дешевые пластмассовые часики на левом запястье. Это отец ей дарил на десять лет. Мать тогда еще, помнится, орала на него. Считала, что ни к чему ей в таком возрасте на часы без конца таращиться да перемены в школе ждать. Он все равно настоял, и Маша часы в школу носила.
– Машка, прости, еле поднялся.
Волтузя дворовую пыль, Макс подлетел к ней, тараща заспанные карие глазищи, в расстегнутой до пупка рубашке, в разных носках, сланцах и шортах ниже колена.
– Чего носки-то разные? – улыбнулась она, подходя к скамейке возле подъезда и усаживаясь на нее.
– Какие они разные? Что один черный, что второй.
– Так на одном галочка красная, а на втором надпись белыми нитками. Эх, ты! – Она потрепала его по всклокоченной макушке. – Ладно, хорошо что хоть вообще пришел. На вот, держи письмо отцу. Передай лично в руки! Если не застанешь, то лучше еще раз сходи, в ящик не бросай в почтовый. У нас там постоянно кто-то почту таскал. Вдруг и письмо вытащат. Да и кто знает, может, мамаша до сих пор туда ходит, почту проверяет. Она что-то такое говорила про районную газету. Вроде выписала, а адрес не перевела. Может, и лазает до сих пор по ящику. Передашь?
– Сказал же, ну! – Макс зябко передернулся и широко зевнул, покосившись на подружку. – Ты как сама? Ничего?
– Да так, – она пожала худенькими плечами под дешевой вязаной кофточкой с короткими рукавами. – Живу, как в тюряге! В магазин с бабушкой, из магазина тоже с ней. А какая она мне бабушка, Макс! Она Феньке родня, а мне никто! Нет же, мамаша перед ними стелется, как дура. Что ни скажут, не спорит с ними. Во дворе мне делать нечего, по их понятиям, тут одни хулиганы болтаются. На дачу надо ездить, к земле привыкать. Каждый выходной там! Прикинь, как мне весело, Макс!
– Да-а-а, тоска…
Макс, погрустнев, виновато опустил голову. Делиться с подружкой своей радостной новостью передумал мгновенно.
Родичи вчера вечером объявили, что через неделю они всей семьей на юг поедут. Если у них не получится, то с братом их отправят стопудово. Он вчера скакал по квартире как ненормальный от радости. Машке начал сразу звонить, да ее не позвали. Мать или бабка там – по голосу не понял – сказали,