подписанном также двумя другими художниками – Луисом Монтанья и Себастьяном Гашем, – воспевалась антиэстетическая сфера – автомобили, аэропланы, граммофоны, кинотехника, спорт, наука в целом. В том же году (по другим сведениям – в 1929-м) Дали познакомился с Андре Бретоном, что определило его дальнейшее сближение с сюрреализмом.
1929 год
25-летний молодой человек находился в центре всеобщего внимания и восхищения, был признан теми немногими людьми, которых уважал сам, и пользовался всеми привилегиями, которые предоставляет свобода творчества. О нем говорили, с ним спорили, его принимали и отвергали. У него имелся солидный культурный багаж. Он не только знал современное искусство, но и питался от истоков национальной испанской культуры, а также изучал творчество великих испанских живописцев Эль Греко, Франсиско Гойи и Франсиско де Сурбарана, архитектора Антонио Гауди, со вниманием учился у предшественников из других стран и эпох – Джузеппе Арчимбольдо, Жана Энгра, Яна Вермеера Дельфтского. Он исповедовал идею о том, что художнику необходимо двигаться вперед, но при этом опирался на достижения гениев прошлого.
Общение с Бретоном сделало Дали идеологом сюрреализма, а дружба с Бунюэлем позволила ему стать одним из соавторов нашумевшего сюрреалистического фильма «Андалузский пес». Период «бури и натиска» проходил триумфально, сопровождался скандалами, столь приятными сердцу молодого художника, по-прежнему ненавидевшего буржуазию с ее лицемерием и ограниченными вкусами.
Сам художник вспоминал: «Четыре года, предшествовавшие изгнанию из лона семьи, я прожил в состоянии непрерывного, грешившего экстремистскими крайностями «духовного ниспровержения». Эти четыре года были для меня поистине ницшеанскими. Если забыть об… атмосфере тех лет, то многое в моей жизни могло бы показаться просто необъяснимым. То была эпоха моего… тюремного заключения, время, когда осенним салоном в Барселоне была за непристойность отвергнута одна из моих картин, когда мы с Бунюэлем подписывали оскорбительные письма, обращенные к медикам-гуманистам и всем самым очаровательным личностям Испании… Все эти демарши были по большей части совершенно лишены каких бы то ни было оснований, но таким путем я пытался проявить свою «волю к власти» и доказать самому себе, что я все еще недоступен для угрызений совести» [3, с. 55].
Однако был ли Сальвадор Дали хоть сколь-нибудь счастлив? Увы, на этот вопрос можно ответить только отрицательно. «Он существо глубоко асоциальное, и его участие в художественных кружках, движениях, выставках не означало для него слияния с другими. Он эгоцентричен. Он человек личных отношений, которые становятся со временем все более и более избирательными… Согласно определениям Фрейда, можно было констатировать, что склонность молодого человека к нарциссизму, аутоэротизму и параноидальным галлюцинациям характеризует его как «полиморфного извращенца», и здесь не было ничего утешительного» [8, с. 21].
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив