стиха рождается во мне
ударами земли по кованым подошвам:
и теплится любовь, и копится на дне,
и с криком петуха она не станет прошлым.
Она опять растёт незримо, как рассвет,
вернувшись как всегда, когда раздумья жалят.
Она уже живёт в проснувшейся листве.
Она опять со мной: моя, а не чужая.
И я, поверив вновь, шагаю налегке,
не зная, кто она, но позабыв печали.
И на вопросы: «Где?» Твержу: «Невдалеке…»
и встречные стихи улыбкою встречаю.
Мелодия любви рождается во мне,
волною пробежав по телу прямо к пальцам.
И если я собой доволен не вполне,
то не в связи с судьбой бродяги и скитальца.
Предчувствие живёт в груди тугой строкой.
Её не растянуть верёвкою дороги.
Я всё готов связать с мелодией такой…
Осталось подождать уже совсем немного.
Дежа вю
Мне показалось вновь, что я – поэт…
Такое, право, умопомраченье
не объяснить влиянием планет,
не выдать за простое заблужденье.
Я снова неприкаянный брожу,
не понимая, в чём сего причина,
считая, что в движенье привожу,
вращаю что-то,.. право, дурачина.
Я снова вынимаю карандаш
и изучаю взглядом тонкий грифель,
и молча предлагаю: дашь на дашь…
Ему – бумагу. Мне – моря и рифы.
Он соглашается, и я иду вперёд:
чтоб выйти к морю надо сдвинуть горы,
смешать в одно траву, песок и лёд,
разрушить… и построить новый город.
А за морем?.. Так, право, ерунда:
найти любовь, мечту, надежду, веру
и выпустить на волю… Но, когда…
Я с этой клиникой, как будто бы не первый.
Я снова возомнил, что я – поэт…
(давно изученный в психиатрии случай).
Диагноз – дежа вю. Советов – нет.
Прогноз один: увы, – не будет лучше.
Бреду по городу, сжимая карандаш,
(пусть психиатры косятся молча в спину).
Бреду вперёд без всяких «дашь на дашь».
Всё, как обычно: тень вдруг стала длинной.
Джинн – дурилка
Слова имеют цвет. Слова имеют вкус.
И в силу слова верю я – дурилка.
И в каждом из стихов, едва его коснусь,
я выпускаю джинна из бутылки.
Он смотрит на меня и спрашивает вновь:
«Разрушить город или же построить?»
А я смеюсь в ответ: «Да нет, дари любовь!
А с нею люди сами всё устроят.»
Слова имеют соль. Слова имеют слой,
как и земля, что топчется веками.
И я брожу по ней, не добрый и не злой,
и облака толкаю я руками.
И вот в чём парадокс: не знаю, почему
я часто без причины улыбаюсь.
Но я – не идиот: добра величину
я, преумножив, в джинна превращаюсь.
И силу всю свою я вкладываю в звук
и жду,