дожидалось своего часа.
– Об этом не может быть и речи, – произнесла она с достоинством, как ей показалось.
– Да? А почему?
Он пододвинул все же себе под руку чистый лист бумаги и взял в руки шариковую ручку, будто собирался написать за нее все, от чего она отказалась.
Он вообще вел себя сегодня как-то странно. И выглядел уже не таким лощеным и удачливым, и не в его глазах было дело. Он сам весь был каким-то пришибленным. Будто это не она, а он всю ночь промаршировал по тесной сырой камере, и теперь у него совсем не было сил даже на то, чтобы хорошо выполнять свою работу.
– Потому что я не виновата! Потому что я не совершала того, в чем вы пытаетесь меня обвинить! То есть спихнуть на меня ваше нераскрытое убийство у вас не получится, вот! – выпалила Соня на одном дыхании, не забыв добавить про себя вдогонку несколько непечатных слов из своего ночного монолога.
– Вот так, значит, да… – промямлил Снимщиков как-то неуверенно и тут же засуетился, сделался шустреньким.
И в стол слазил, и бланк какой-то оттуда достал, и что-то быстро-быстро начал писать в нем. А после протянул этот результат своих трудов и пояснил с явным, кажется, облегчением:
– Коли так, то ступайте.
– Куда?
Соня взяла из его рук бумагу, но прочесть, как ни старалась, не смогла, буквы сноровисто ползали по серой бумаге хлеще жирных мокриц, в обществе которых она провела минувшую ночь.
– Домой ступайте, уважаемая Софья Андреевна. У вас на руках пропуск. Все. Вы свободны! Ступайте же!
Он глядел на нее теперь, но уж лучше бы, как прежде, буравил глазами стол. Столько откровенной неприязни было в его взгляде.
Он ей не верит, поняла Соня. Не верит в то, что она невиновна. Почему тогда отпускает? Что его заставило? Правильнее, кто заставил? Может быть, в этом-то и кроется причина его неприязни! Ему приказали, и ее приходится отпускать, невзирая на его нежелание и подозрительность.
Непонятно с чего, она вдруг расстроилась. Радоваться бы тому, что уже минут через двадцать будет дома, а она расстроилась едва не до слез из-за этого весельчака Снимщикова, который вдруг перестал быть улыбчивым и ни в какую не хотел ей верить.
Неужели ей было так важно его мнение?! Мнение человека, который минувшую ночь провел в мягкой теплой постели, после того как ее отправил ночевать в карцер, полный гадких насекомых и непонятного происхождения тварей, издающих прямо-таки душераздирающий писк.
Черт его знает, что за чувства ее обуревали за три минуты до обморока. Может, как раз надвигающееся беспамятство и бередило ее попранное самолюбие, но, выходя в коридор, Соня для чего-то обернулась на него от двери и сказала:
– Что бы вы ни думали, Олег Сергеевич, я этого не делала.
Может, и так, может, и так, носилось в его накалившихся от свалившихся неприятностей мозгах. Но как доказать это?! Хотя доказать, что она и именно она это сделала, тоже пока невозможно.
Пока… А пока невозможно, его вдруг отправили сегодняшним утром в отпуск.
Веретин