вероятно, что он говорил отцу и матери необдуманные слова, а может, ещё и пытался подтвердить свои слова разными жестами и другими действиями, и вообще посильно чудил в знак веселья и окончания воинской службы. Но жениться? Нет-нет, это ни в какие ворота невозможно просунуть. При всём старании. Хоть узлом закрутись, невозможно!
От такого у кого хочешь мозги закувыркаются в черепной коробке.
Чуб привык верить только в то, что казалось ему закономерным и справедливым. А в остальное верить не видел ни малейшей возможности.
Солнце било прямо в окно. Его пустоструйные потёки разбегались по стеклу в разноцветном переплясе, отбрасывали блики на стены, слепили глаза. Пыль плавала в полосах света, наклонно приткнувшихся к половым доскам. Сбоку доносилось мерное постукивание. Чуб поднял взгляд на стену справа от себя и понял: это тикали часы. Содрать бы их с гвоздя да шарахнуть об пол, чтобы не мешали ходу мыслей. Но, во-первых, лень, а во-вторых, батя будет гавкать.
Мысленно превратившись в древнего бородатого старика, он воображаемыми руками взял себя за бороду и дёрнул изо всех сил. Однако ощущения болезненной убыли волосяного покрова не появилось, и успокоиться посредством придуманной реальности не удалось.
– Жена, – снова с недоверчивой старательностью пожевал Чуб непривычное слово, точно пробуя его на вкус. И мучительное непонимание отразилось на его лице:
– Что-то неправильное творится вокруг меня. Батя не к добру дундит, ровно сыч на кровле… Тяжёлое положение, едрит твою. Плохое ко всякому ладится, а хорошее – попробуй приладь, намучаешься… Нет, не то, совсем не то что-то здесь. Ошибка или как? А может, батя просто так, сдуру возбухает, а мать по своей женской привычности к нему пристроиться норовит? Иди предки разом сбрендили? Хотя вряд ли. Так не бывает, чтобы люди попарно съезжали с катушек: обычно это случается одиночным образом.
Да ладно. Чего невозможно руками пощупать, про то и верить несообразно – тем более такому, что ни на какой гвоздь не повесишь. Ерунда, в самом деле. И надо же сочинить подобную чепуху! Нет, нельзя вот так, спросонья, словно обухом по голове. Что за подколы у матери, просто настоящее свинство. Ведь никакой жены у него нет!
Часы над позапрошлогодним календарём, прикреплённым к стене ржавыми кнопками, показывали без двадцати пяти одиннадцать. Время никогда не было союзником Чуба, потому нечего было на него рассчитывать. Впрочем, он и не рассчитывал – не только на время, но и вообще ни на что, даже на самого себя. Разные желания пронизывали жизнь Чуба. И не сказать чтобы их количество было недостаточно большим; однако побуждение жениться среди них отсутствовало с кристальной ясностью.
В голове преобладали скудомясые туманности и скользкие пятна неясных форм и размеров. Чуб помнил лишь общее направление последних дней, которые несли его навстречу пустоте бездумной свободы, подобно водам реки, влекущим разлапистую лесную корчагу навстречу пьяному бегу морских волн. И всё же призраки взглядов, голосов и прикосновений