Целовал так, что болели губы, и под крики мстительного садовника карабкался на крышу.
Меня ругали, отчаявшись, поселили в одной со мной комнате кухарку Чесити, которой разрешили в случае чего огреть «любовников» черпаком, и даже поставили на окна решетки, но мы в первую же ночь целовались, прижав лица к грубым прутьям. И словам любви нисколько не мешал переливчатый храп горе-сторожихи. Хорошо, что решетки не позволяли большего.
Наконец, брату надоела игра в «держи вора», и он отправился на встречу с Толлом-старшим, где Дикрей получил ощутимый пинок в верном направлении.
– Хочешь Милену? Готовь выкуп. Я отдам ее тебе хоть завтра, если ты положишь на стол пять тысяч виров. Я выпихну ее замуж за любого, кто принесет указанную сумму.
Баснословные деньги. Но Гавар нуждался в них. Неумелыми займами отец разорил семью и, испытывая жгучую вину, оставил этот мир. Теперь все чаяния матери о возвращении к столичной жизни должен был осуществить брат. Старше меня на целых пятнадцать лет, Гавар не забыл блеска королевского двора, и жизнь в «Диком вепре» воспринимал как насмешку судьбы. Ни он, ни мама никогда не восторгались ни золотыми полями, ни изумрудными лесами, ни чистейшими водами реки Ласки. Они чувствовали лишь вонь болот, простирающихся к востоку от поместья. Ветер нечасто приносил удушливый запах, но маме хватало, чтобы на целый день погрузиться в траур по несбывшимся мечтам. Наверное, отец не раз перевернулся в гробу, настолько желчны были проклятия в его адрес.
Я не помнила богатой жизни, только куклы, доставшиеся от бабушки, поражали мое детское воображение чудесными нарядами, искусно вырезанной мебелью и прочей чепухой, что интересна девочке до ее вхождения в пору расцвета.
Условие, поставленное братом, ввергло меня в слезы. Я не верила, что семнадцатилетний сын купца средней руки сможет заработать такие деньги. Меня коробило от осознания, что брат сделал меня товаром. Но в то же время в сердце теплилась надежда, что мы с Дикреем все-таки будем вместе.
Дикрей, обманув охрану и взломав запертые двери, пробрался ко мне ночью. Кухарку, позорно не справившуюся с поручением, еще вчера отправили восвояси. Опять были горячие поцелуи, слезы и желание отдаться – как гарантия того, что я всегда буду принадлежать только любимому. Он первый остановился, хотя мои ноги уже обхватили его бедра. Первый убрал руки от груди. Чтобы уйти от соблазна, набросил на меня простыню.
– Нет. Я все сделаю правильно. Я уже не тот мальчишка, пробирающийся в сад лишь для того, чтобы увидеть тебя, поразить очередной глупостью и услышать твой смех. Я принесу Гавару пять тысяч и только после этого сорву твою невинность.
Клятвы, клятвы, клятвы…
***
Я берегла себя для Дикрея. Даже когда из соседнего замка пожаловал лорд Кархаль, похоронивший четвертую жену и возжелавший вновь познать вкус молодого тела, я осталась верна клятвам и совершила самый ужасный поступок в своей жизни: сообщила через служанку местному разбойнику Гулю день,