в прихожую. Куртки мужа на вешалке не было. Эмма накинула цепочку и осторожно приоткрыла дверь. На пороге никого. Зато из-за двери квартиры напротив раздавались характерные для затянувшегося застолья звуки. Нестройный хор голосов выводил что-то про ямщика. Кто-то надрывно хохотал. Звенела посуда, слышалась отборная матерщина.
Эльмира хлопнула дверью и, привалившись к ней спиной, ненадолго задумалась. Итак, ее благоверный решил проводить свои балаганные посиделки в непосредственной близости от ее, вернее их, жилища. Был ли тут какой-нибудь умысел, или ему просто не хотелось отягощать себя проблемой поиска забегаловки, пойди угадай. Но ей отчего-то стало жутко обидно. Ну ничего ведь нет святого за душой у мерзавца! Мать не так давно умерла, а жила трудно, все для него старалась, себя забывала. Хотя бы в память о ней мог быть поосмотрительнее и не тащить всякий сброд под ее крышу. И тут вдруг ей захотелось посмотреть на весь этот сброд. Кого выбрал себе в друзья ее непонятый и нелюбимый? Кто стал для него той отдушиной, какой ей не удалось стать прежде, да, видно, уже и не стать никогда…
Она скинула пижаму и прямо на голое тело натянула спортивный костюм. Провела щеткой по волосам. Потом, подумав, закрутила их жгутом и перехватила заколкой. Дежурный взгляд в большое зеркало: лицо чуть бледноватое, глаза немного припухли со сна и еще эта складка на щеке. Надо же было так неаккуратно втиснуться в подушку. Ну да бог с ней, со складкой! Не на конкурсный отбор…
Дверь была не заперта на замок, а лишь прикрыта. Господа отдыхающие настолько были уверены в том, что их никто не посмеет потревожить, что даже не потрудились накинуть цепочку.
Неслышно проникнув в квартиру покойной Веры Васильевны, Эльмира прислушалась.
Так, всех присутствующих, по всей видимости, человек пять-шесть, не больше. Двое из них, в том числе одна особа женского пола, продолжают гнусавить про ямщика, замерзающего в снегах. Кто-то из мужчин, по голосу довольно-таки молодой, посылал кого-то по адресу в весьма витиеватых комбинациях. Еще пара голосов отспаривала козырного туза. Данилы слышно не было.
Осторожно ступая на цыпочках, она сначала заглянула в комнату. Там было пусто. Диван. Кровать. Все в том же виде, что и пару дней назад, когда она сюда заходила. Разве что появилась кипа газет на столике у старенького телевизора.
Эмма развернулась и пошла в кухню. Здесь ее не ждали, это точно. В кухне мгновенно стало тихо. Шесть пар пьяных глаз какого-то серовато-мутного оттенка воззрились на нее.
– Здрасте, – первой нашлась полуголая девица, сидевшая справа от Данилы и обвивавшая его шею рукой. – Ты кто такая?
Общество, подбодренное ее находчивостью, разом зашумело, задвигало стаканами и стульями, освобождая ей место.
– Садись, коли зашла. – Данила криво ухмыльнулся ей, не сделав никаких попыток скинуть с себя руку чужой женщины. – Выпей вот с нами. Не побрезгуй.
– Данила, а че за телка воще? – Сидевший ближе всех к выходу блондин скосил на нее блудливые глаза. – Ровная какая, гладкая…
Он