свойств демоса[101], современного Периклу[102]. Нужно ли говорить о Фивах[103], которых мимолетное величие было делом двух великих мужей[104], унесших с собою в могилу недоконченные начинания свои? Едва ли могло удаться Эпаминонду[105] задуманное им политическое преобразование Греции; но он против воли и ведома окончательно поколебал и без того шаткие основы древнего гражданского и религиозного быта. Словом, распадение городовой жизни и республиканских форм очевидно. Но какие же формы заменят их? Какая другая жизнь загорится на этих еще сохранивших часть первобытной красоты развалинах? Ответ на эти вопросы готовилось дать новое государство, лежавшее вне пределов настоящей Греции, на север от нее, но тесно с нею связанное племенными узами и образованностью, которую высшие сословия македонского народа черпали из Греции. Давно уже македонские государи принимали участие в делах греческих республик, но участие это определялось не столько честолюбивыми замыслами и надеждами этих государей, сколько желанием их найти себе опору против врагов в союзе с Афинами, Спартою, или, наконец, Фивами. Такое отношение между греками и македонцами продолжалось до Филиппа[106]. Священная война[107] дала ему возможность вмешаться в распри греческих республик, не второстепенным союзником, по примеру своих предшественников, а решителем спора. Прошло еще несколько лет и Херонейская битва[108] уничтожила последние надежды людей, веривших в возможность восстановления прежнего порядка вещей. Филипп был признан главою соединенных греческих сил. Для какой же цели?
Я сказал выше о всестороннем разложении греческой жизни. Оно обнаружилось не только в сфере политической, но и в сфере духовной. Аристотель[109] был величайшим, но в то же время последним самостоятельным делателем греческой науки; искусство остановилось еще ранее. К концу IV-го столетия образованность Греции принесла уже и цвет, и плод свой. Она еще красовалась дивным богатством изящных форм и великих идей, но органическое развитие ее кончилось, и дальнейшего роста от нее нельзя было ждать. Ей предстояло перейти к другим народам и принять в себя извне, чрез сближение с новыми, ей чуждыми стихиями, семена нового развития. Из сказанного не следует, однако, заключать, что в разбираемую нами эпоху греческой истории не было вовсе деятельности и потребности в ней. Напротив, потребность деятельности была большая, но ей не было удовлетворения. Поколениям IV-го столетия казался узким театр, на котором отцы их совершали свои бессмертные подвиги. Обмелевшая городская жизнь не представляла более честолюбивому гражданину достаточного простора. Личные цели отдельных граждан превосходили объемом силы и средства ослабевших