готовки, вот прямо все, шли четко мимо меня. Котлеты всегда подгорали. Рис в супе всегда разваривался. Мясо в духовке всегда доходило до состояния сухарика, об который можно сломать зубы, ну или, на худой конец, оставалось полуготовым кровавым куском, который еще можно дожарить на сковородке, если я, конечно, его не спалю. К сожалению, умение готовить относится к самым слабым моим сторонам. И даже семейная жизнь не смогла исправить мой женский дефект.
Но самое печальное ждало меня впереди. Олег уехал в очередную затяжную командировку (затяжную, потому что раньше, чем через пять дней, он точно бы не вернулся), а у меня отошли воды. И вот в роддоме, когда секунду назад появился на свет крохотный человечек, мой самый родной и любимый в этой несправедливой и порой даже жестокой жизни, я отчетливо услышала слова, произнесенные рядом спокойным женским голосом:
– Не дышит. Начинаем реанимационные действия.
Я не помню, что чувствовала. А, может быть, не было в тот момент ни чувств, ни эмоций, ни мыслей. Только сплошной вакуум вокруг меня и совершенно непонятные мне звуки где-то на другом конце палаты. И сердце, выбивающее бешеный глухой ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Слезы радости и облегчения брызнули из глаз, когда, наконец, до моего напряженного слуха донесся долгожданный младенческий крик.
– Поздравляем, мамочка. Посмотрите на свою дочь. Какая красавица!
Мою маленькую принцессу положили мне на живот, и показалось, что вакуум, в котором я находилась даже сама не знаю сколько времени, просто лопнул с оглушительным грохотом под напором охвативших меня эмоций.
Помню, что с умилением смотрела на голову Машеньки, всю в белоснежных волосиках. Да. Я уже знала, как назову дочь. Олег великодушно разрешил мне самой выбрать имя. Это только потом я уже с горечью поняла, что ему просто было все равно.
– Да чего ж ты на макушку ей смотришь, на лицо смотри, любуйся!
На что я благоговейным шепотом отвечаю:
– Мне не видно лица, – голос дрожит, ничего не могу с собой поделать.
Тогда мою малышку подхватили на руки и перевернули лицом ко мне.
Как только это произошло, в глаза бросилась тоненькая прозрачная трубка, торчащая из Машиного ротика. А, может быть, и из носа? Эта мелочь уже навсегда ускользнула из глубин моей памяти.
– Господи… Что с ней?
– У нее хрипы. Будем наблюдать.
Слова эхом раздаются в моей голове. ХРИПЫ… НАБЛЮДАТЬ… НАБЛЮДАТЬ… НАБЛЮДАТЬ…
– Сколько наблюдать?
– Сколько понадобится, столько и будем. Отдыхайте, мамочка. Все хорошо.
Хорошо? Что она несет?! А хрипы и трубка во рту новорожденного ребенка – это разве хорошо?
Помню, как на меня мгновенно навалилось такое отчаяние, что никакие слова не могут его описать. Помню, как безуспешно пыталась дозвониться до Олега, но потом бросила это бесполезное занятие, отключив звук на телефоне. Больше не хотела ни с кем говорить.
А затем, лежа в палате и наблюдая, как моим соседкам, которые появились уже многим позже меня,