в Верхний город заняла более двух часов. В кварталах бедняков были пробки, а местами вспыхивали мелкие потасовки. Народ бастовал, высказываясь против повышения налогов и сборов за проезд в Верхний город.
– Часто бываете здесь? – спросил Арг, когда они проезжали пост наблюдателей.
– Нет, – сказала Киф.
– Но вы ведь художник. Где еще пригодится ваш талант?
– Художников много.
– Агентов тоже много, – Арг обернулся и наградил Киф каким-то странным взглядом, словно испытывал симпатию или хотел пригласить на свидание – она так и не поняла.
Они остановились возле высокого, уходящего в густое синее небо дома. На подземной стоянке было тихо и прохладно. Арг остановился на зарезервированном месте. Вахтер подбежал открыть дверь. «Нет, к черту работу здесь», – подумала Киф. Молодой вахтер широко улыбался им, почти раболепно.
– Быть художником не так уж и плохо, – сказал Арг, словно прочитав мысли Киф, когда они вошли в лифт.
– Не говорите мне, что плохо, а что нет, – буркнула она.
Кабина лихо понеслась вверх.
– Не нужно считать меня тираном, – сказал Арг. – Это хорошая сделка. Вы получите деньги, спасете дочь, успеете побыть с ней.
– Просто заткнитесь.
Они вышли из лифта. Коридор был широким, кристально-белым. На стенах висели картины незнакомых Киф живописцев. В художественной школе, куда отправили ее в детстве мать и сестра, Киф была одной из лучших, но эти картины…
– Кто их нарисовал? – спросила Киф Арга.
Он пожал плечами.
– Это не классики и не новые знаменитости, – сказала Киф.
– Может быть, просто друзья или знакомые? – предложил Арг.
– Но ведь это же мазня! Всего лишь мазня!
– Подружитесь с хозяевами дома, и они повесят здесь ваши картины. – Теперь Арг выглядел усталым, и Киф вдруг поняла, что когда-то агент был таким же, как и она. – Постарайтесь просто не думать об этом, – посоветовал Арг. – Это другой мир, другие люди, другие жизни.
Хозяева квартиры встретили их в такой же белой, как и коридор, гостиной: безвкусной и совершенно необжитой. Дряхлая старуха подошла к Киф и протянула ей сухую, морщинистую руку. Арга старуха, казалось, и не замечает.
– Меня зовут Овет, – сказала она, изучая Киф жадным взглядом.
Киф кивнула, назвала свое имя. Муж Овет сидел за пианино. Ему, казалось, было плевать на Киф. Он играл – идеально, но бездушно. У него было морщинистое лицо, обезображенное множеством пластических операций. Затем Киф заметила его руки – молодые.
– Нерр, дорогой, – позвала его старуха жена, – поздоровайся с Киф.
Старик с молодым телом сфальшивил последние ноты бездушной мелодии, обернулся, смерив Киф взглядом, словно это она виновата в том, что он плохо сыграл, но тут же просиял, перевел взгляд на Арга и кивнул ему.
– Впечатлен, – улыбнулся он. – Я думал, ты найдешь уродину или полукровку, а эта… – он обошел вокруг Киф. – Эта мне нравится.
– Тебе правда нравится? – с надеждой спросила старуха Овет.
– Абсолютно. Даже голова.
– Ну,