жутко… Ну чё, давай.
– Давай.
– Мне ехать надо… Голову снегом, что ли, закидать… То вон, готовы… – говорит водитель, кивая в сторону берёзы. – Глаза-то выдолбят.
– Один не выдолбят… Стеклянный.
– Стеклянный?.. А, вставной. И тот уже застекленел…
Голову мёртвого снегом забросали.
– Не задохнётся… Место заметное – найдут, и я поеду покажу где. Сегодня рейс-то ещё сделаю, – говорит водитель. – С зятем сначала созвонюсь… Тянуть не станут: вдруг убийство.
– Да кто его тут… Сам замёрз, – говорит Коля.
– Ну, разберутся, – говорит водитель.
– Может, и разберутся, – говорит Коля.
– Надо им будет, докопаются… Кто, может, тюкнул по башке.
– Да это вряд ли.
– Из-за ружья, из-за пушнины.
Пошёл водитель к машине, постучав унтами по колесу, поднялся в кабину, дверцу захлопнул. Коле кивнул через стекло: ну, мол, пока.
Кивнул в ответ ему и Коля.
Лесовоз, опять подняв и потянув за собой, словно привязанный верёвкой за фаркоп, клуб снежной пыли, звеня цепями на стойках и громыхая слегка вихляющим по дороге прицепом, покатил дальше. Коля в Ялань пошёл, куда и следовал, цель назначения не изменилась, не поменялся и маршрут.
– Может, что и ко мне шёл? Не исключаю, – сказал Коля. Себе, наверное, или водителю – чуть с опозданием, заочно. – Да не дошёл вот.
Метров сто, пожалуй, Коля прошагал, не меньше. Оглянулся вдруг. И видит:
Шура, согнувшись в поясе, поднялся, посидел, одумываясь будто, на ноги встал, снег рукой охлопал с полушубка, натянул на голову кроличью шапку, не разминая её, скукоженную, и не приглаживая вздыбленные смёрзшиеся волосы, в три прыжка дорогу пересёк, через отвал проворно перебрался, в распадок стал, ссутулившись, спускаться – пропал из виду в мелком пихтаче. На Колю даже не взглянул он.
– Йети, – Коля сказал, и дурно ему сделалось, сердце сдавило, как в тисках, в глазах поплыло мутными кругами. – Опохмелиться бы, то… плохо.
Да, чё-то это…
Постоял сколько-то. Пока сердце не отпустило и в глазах не посветлело. Дальше пошёл.
– Чё-то не то оно, а чё-то… но.
Идёт Коля, теперь уже не оглядывается. Тень его – перед ним, на ярко-белом – фиолетовая, двигаясь заодно с ним, с шага не сбивается, только становится короче и короче. Можно заметить это, если наблюдать. Тень Коля видит, но о ней не думает.
Солнце всё выше поднимается, лучами тыча Колю в спину, не пригревает. За солнцем тоже не следит он. Оно на всём, осознаётся это без надзора. Дорога скользкая – ступает Коля осторожно.
Шура на памяти – как влез, никак пока не выдворить – таким и в жизни был, навязчивым.
Назойлив, чё там, Господи, помилуй.
Шура был старше и учился в школе на пять классов впереди Коли, вместе с Истоминым Олегом, который Колю, тогда ещё совсем маленького, лет шести или семи, червей копавшего ему сначала, к рыбалке после пристрастил. Тихим был Шура в детстве – маменькин сыночек, – с озорниками не водился. Из дома – в школу, из школы – домой, ни шагу в сторону, как делали другие. В играх мальчишек не участвовал. Ни с кем не спорил и не дрался. Закончил десять классов, последний