перекусить и поболтать. Гвардеец, вот удача, оказался земляком фальшивого Бьярни из Бергена. Не слишком доверяя собственным подданным, базилевсы предпочитали в качестве охранителей своей драгоценной персоны иноземцев из варварских франкских земель или лежавшего за Черным морем царства Грузинского.
Грандиозная пьянка, устроенная Бьярни для нового приятеля и его собратьев по оружию, имела неплохие шансы войти в палатийские летописи. Норманнские варвары орали воинственные песни, передрались между собой, превратили в щепки всю мебель в отведенной им трапезной, насмерть перепугали нанятых персидских танцовщиц и под конец спалили старое здание конюшен, по счастью, пустующее. Десятники наперебой зазывали Бьярни вступить в базилевсову гвардию, суля быстрое продвижение по службе и неплохой заработок. Тот обещался крепко подумать.
Однако во дворцах Палатия он более не появился. Перебравшись в бухту святой Агафьи, Дугал приобрел хеландион, которым не пользовался. Три или четыре вечера кряду скотт провел в «Дырявых сетях», щедро ставя выпивку собеседникам и развлекая посетителей своими байками. Громогласный франк не делал секрета из того, что намерен использовать купленную лодку вовсе не для мирного рыбного промысла, и вскоре добился своего – привлек внимание «ночных рыбаков». Столь обходительным прозвищем именовало себя разветвленное и почтенное сообщество контрабандистов византийской столицы.
Попытка Дугала свести с Ночной Гильдией более близкое знакомство обернулась краткой, но яростной потасовкой. Наученные горьким многолетним опытом «рыбари» сочли его темной лошадкой из эпарховой конюшни, засланной выведать, не нарушает ли Гильдия отведенных ей границ и блюдет ли поставленные ей условия.
В драке кельта изрядно приложили по затылку трактирной скамьей, а сам он успел своротить с полдюжины носов и челюстей. Тяжелые и меткие кулаки полоумного франка стали решающим аргументом в его пользу – многомудрый эпарх наверняка бы прислал в гавани менее приметного соглядатая.
После примирения за кувшином темного хиосского вина – примирения столь же бурного, каким было недавно затихшее побоище – кошель Дугала оскудел еще немного. Шотландец внес добровольное пожертвование в помощь Гильдии, и через несколько дней впервые отвязал свой хеландион от причала.
Управляться с рулем и парусами ему не доверили, этим занимались люди более опытные. Недовольно бурчавший Дугал сидел на днище, смирно выполняя незавидную роль балласта и наблюдателя. Три плоскодонки зигзагами прошли вдоль береговой линии, поравнялись с Палатийским мысом и вернулись обратно.
Дугал остался чрезвычайно доволен прогулкой. О том, как он ненавидит мореплавание и все, с ним связанное, кельт ни разу не заикнулся.
В термы на улице святой Харисины – устроенные по римскому образцу, с большой общей фиалой-бассейном и двумя дюжинами маленьких отдельных кабинетов – шотландец явился едва ли не за час до назначенного