исполненной самых фантастичных ужимок, которые должны убедить невежественных зрителей в том, что боксер и вправду положил противника на лопатки. Здравый смысл, справедливость, чувство меры автору только мешали бы; его цель – продемонстрировать видимость мощных и неотразимых ударов, а для этого годится все – искаженные или окарикатуренные факты, невероятные и ни на чем не основанные домыслы, которые подаются как нечто само собой разумеющееся, нелогичнейшие нелепицы, к которым он прибегает, когда требуется что-то доказать. И это не случайные срывы хорошо подготовленного критика, страдающего приступами желчности ума и принужденного изливать желчь в экстравагантных интеллектуальных упражнениях, не безответственное фантазерство, не дикая боевая пляска вокруг поверженного врага, к которому не испытываешь сострадания. Подобная экстравагантность подчас допустима, и даже по-своему интересна и занятна. Сладко и приятно, восклицает римский поэт, валять дурака в подходящем месте и в подходящее время, dulce est desipere in loco[31]. Но постоянные отступления мистера Арчера в иррациональную экстравагантность не in loco. Мы очень быстро обнаруживаем – и это есть третий и самый существенный порок книги, после недопустимого мотива ее написания и преднамеренного искажения истины, – что автор по большей части ровно ничего не знает о тех вещах, которым выносит самоуверенный приговор. Вот что он сделал – собрал в памяти все недоброжелательные высказывания, прочитанные им об Индии, перемешал их с собственными поверхностными наблюдениями и представил эту порочную и легковесную компиляцию как оригинальный труд, хотя его единственным подлинным вкладом следует считать бодрую самоуверенность в изложении мыслей, полученных из вторых рук. Это не честное критическое исследование, а журналистская дешевка. Автор явно не специалист в области метафизики, которую презирает как пустую игру ума, тем не менее он пускается в многословные рассуждения по поводу ценности индийской философии. Рационалист из тех, для кого религия есть заблуждение, психическое расстройство, прегрешение против разума, он, тем не менее, рассуждает о сравнительных достоинствах религий, отводя proxime accessit[32] христианству, похоже, главным образом потому, что христиане не принимают собственную религию всерьез – пусть читатель не смеется, ибо автор не шутя приводит этот невероятный довод – и обрушивается на индуизм. Он признает свою некомпетентность в области музыки, что, однако, не мешает ему отнести индийскую музыку к разряду безнадежно плохой. Его суждения об архитектуре и искусстве отличаются поразительной узостью, но он со свободной щедростью выносит им целиком отрицательные оценки. Можно было бы ожидать, что он лучше разбирается в драматургии и литературе, но потрясающая поверхностность его суждений и доводов заставляет недоумевать, каким же все-таки образом он заслужил себе репутацию литературного и театрального критика; вывод таков: либо, занимаясь европейской
