количества имеющихся и возможных впереди трудностей. При мысли о Тибо, неподвижно и безмолвно стоявшем в темноте, в нем вспыхнула бешеная ревность, ревность к тому, что Тибо дал ей Хризму, ревность к тому, что Тибо, с первой встречи не скрывавший симпатии к ней, может теперь оказаться к ней гораздо ближе, чем когда-либо был Ройбен…
– Пойдем, – сказал Феликс. – Я хочу показать тебе статуи.
Они вошли в холодное помещение. Широкий желтый луч фонаря ложился на белую облицовочную плитку. Она покрывала даже потолок. В глаза Ройбену сразу бросились несколько массивных беломраморных фигур очень тонкой работы, с барочной вычурностью пропорций и одеяний, не уступавших пышностью ни одной из итальянских скульптур, которые ему доводилось видеть. Они, вне всякого сомнения, попали сюда из какого-то заокеанского палаццо шестнадцатого века или, может быть, церкви.
У него перехватило дух. Феликс держал фонарь, а Ройбен исследовал статуи, осторожно стирал пыль с потупленных глаз Богоматери, ее щек. Даже в знаменитой вилле Боргезе он не видел ни одной скульптуры, где жизнь была бы столь пластично воплощена в камне. Над ним нависал высокий бородатый Иосиф, а может быть, один из пастухов? Рядом стояли агнец и вол – тоже искуснейшей работы, – а потом Феликс неожиданно перевел луч света на троих важных и величественных Царей-волхвов.
– Феликс, это же настоящие сокровища, – прошептал Ройбен. До чего же жалкими были все его прежние представления о вертепе для Рождества.
– Должен заметить, что они не выходили на террасу к Рождеству почти сто лет. Моя драгоценнейшая Марчент никогда их не видела. Ее отец недолюбливал подобные развлечения, а я слишком часто проводил зимы в других концах света. Мне ужасно надоело прикидываться своим собственным смертным потомком. Но на это Рождество они предстанут публике со всем подобающим антуражем. Я уже заказал плотникам интерьер хлева. В общем, увидишь. – Он почему-то тяжело вздохнул.
Луч фонаря пробежал по громадной фигуре богато украшенного верблюда, потом – осла с большими нежными глазами… они были так похожи на глаза зверей, которых Ройбен мог перечислить в памяти, широко открытые, кроткие, безответные глаза тех животных, которых он убивал. Его вдруг пробрала дрожь – он снова подумал о Лауре и запахе оленей, находившихся неподалеку от ее дома.
Он протянул руку и коснулся изящных пальцев Девы Марии. Затем фонарь осветил фигуру Младенца Христа с сияющим улыбкой лицом, растрепанными волосиками и радостно смеющимися глазами, лежавшую с простертыми руками на мраморной соломе.
Глядя на Христа, Ройбен почувствовал боль, страшную боль. С тех пор когда крохи веры во все это придавали ему энергии, прошло много, очень много времени, ведь правда? Тогда он был маленьким мальчиком и, глядя на такие фигурки, испытывал глубокое и всеобъемлющее чувство, будто в них сосредоточена любовь ко всем без всяких условий.
– Суть в том, – громким шепотом произнес Феликс, – что Создатель вселенной нисходит к нам в этом бренном облике,